— Отследить первую реакцию — и это все?

— Это минимум. Если признается, вообще отлично.

Гриша начал думать.

Он думал долго.

Потом заметил горестным голосом:

— Вы все еще будете говорить, что вы — винный аналитик? Слежка, отследить реакцию… В каком страшном мире вы живете, Сергей. А про Германию я даже не говорю — исчезли, появились…

— Да нет же, — сказал я. — Ядвига — светский обозреватель «Новостей». Она собирает сплетни об известных людях. В том числе и вот так. Как и в вашей — бывшей нашей — газете это делается. Дело тут не во мне.

— А-а-а, — страшным голосом сказал Гриша. — Ни слова больше. Я все понял.

И снова задумался.

— Сергей, — сказал он, наконец. — Вы знаете, как я вас уважаю. Но я еврей.

— Неужели, дорогой Гриша, кто бы мог подумать!

— Не смейтесь надо мной, Сергей. Я абсолютно бездуховный. Я материальный. Это правда.

Я вздохнул и полез в сумку. Гриша увидел папиросную бумагу, глаза его засияли. Бумагу он очень осторожно развернул, поскреб этикетку пальцем и долго грустно кивал:

— Это то, что я думаю? Это то, что пил Клинтон? Это вино из вашего гениального материала, который вы украли у нашего Коэна?

— Да, Гриша, да. Только одна просьба: пейте его дома, с женой, когда будет тихо, спокойно и хорошая еда на столе. Пейте задумчиво. Оно того стоит. Это то самое мерло.

— И не сомневайтесь, никому не дадим… Сергей, что такое — вы же его заранее для меня заготовили, но молчали, думая, что я не попрошу. А вы знаете, что из вас вышел бы когда- нибудь неплохой еврей?

— А кто говорит, что я не тренируюсь?

— А почему не берете у меня частные уроки?

— А кто сказал, что не беру, если все-таки беру, только незаметно и бесплатно?

— Ах, — сказал Гриша, потом запнулся: — Сергей, мне нужен пакет с ручками. Я это вино и держать-то боюсь, после того что вы о нем написали.

Пакет нашелся, Гриша успокоился. И даже сказал мне:

— До чего мы дошли, Сергей. Вот вы нанимаете громилу за бутылку. Терроризировать женщину. А из такой интеллигентной семьи.

Я посмотрел на него — стоявшего с чуть расставленными ногами, между которых он держал двумя руками пакет с драгоценным мерло, — и даже не стал ему сообщать, что он не очень похож на громилу. А вместо того почему-то спросил:

— Гриша, а скажите — чего вы хотите в жизни? Ведь не работать же вам вот так, вечно, в этой поганой газетенке, где делают то же, что и Ядвига, только хуже?

Он надел очки (они висели у него все это время на груди на шнурке) и очень внимательно на меня посмотрел:

— Видно, время такое пришло всем думать о жизни… Ну, я скоро открою свое кабаре. В чужом помещении, но с моей программой, раз в месяц. Может, да же заработаю на этом. Будет музыка и много гнусных шуток о правительстве. На еврейскую тему. А если вообще… если вообще… знаете, Сергей, больше всего я хотел бы иметь свой театр. Да-да.

Он вздохнул, глядя в мокрый асфальт.

— Ну, это такая вот мечта. Потому что хозяин театра имеет право в любое время брать любую актрису за жопу. Физически. Конкретно. И не подумайте чего-то другого, я женат, и у меня трое детей…

— Да-да-да…

— Просто взять за жопу. Вот так ненавязчиво. Между делом. Ну, вы знаете — вот Инга Иннокентьева. Этот трепетный профиль, эта сильфида, она вся светится… во «Сне в летнюю ночь», например… так, конечно, думают те, кто не знает, что она устроила своему очередному мужу, гнида и мразь. Ограбила до нитки. Но это для вас она небесное создание, а я ее беру за жопу вот этой рукой, и все знают, что это же Гриша Цукерман, он ничего другого женщине не сделает, ему — можно. Надо уметь мечтать, правда, Сергей?

— Потрясающее вино, Сергей, — радостно сообщил мне Гриша. — Мы сначала сидели с женой и пили его в страхе — вдруг не поймем. Я научил ее крутить бокал, как это вы всегда делаете. И пытался быть вами. Но понял, что это невозможно описать. Не знаю, как вы работаете. У нее нашлось только одно слово — обволакивающее. Я сказал — успокаивающее. Все будет хорошо и так далее. И оно такое родное. Мы ведь с ней были на Голанах, вы знаете… Помним, как там пахнет ветер. Ну просто нет слов.

Я громко вздохнул в трубку.

— А, ну а прочее — полный пролет, — чуть недовольным голосом сказал Гриша. — Это не она. И даже не сомневайтесь.

— Не то лицо было?

— Не то слово. И лицо не то. У Ядвиги сейчас очень большие проблемы. Я ей сказал, что тот парень, который за мной следил, он сам назвал ее имя — но она только рукой махнула, сообщила, что все вранье, слежку заказала разве что ревнивая жена. А потом рассказывала полчаса, что в «Новости» пришли новые начальники, вся команда уходит или выгоняется, начальникам нужна какая-то новая газета, для тупых.

— Да они скоро все будут для тупых!

— Тем не менее. Сергей, частные детективы — это же деньги, извините меня за бездуховность. А ей больше не дают денег, даже для поездок во всякие Куршевели. Якобы ее колонки никому не интересны. Она ткнулась в какой-то журнал — а там смена хозяев, он теперь будет для тупых. Ядвига матерится и рыдает попеременно. Да, а чтобы дать ей денег на слежку за персонажами — это и вообще смешно, деньги ведь большие. Но она устроится, не сомневайтесь. Она такая знаменитая. И такая ядовитая, а ведь еще совсем почти молодая. Вот. Я вас разочаровал?

— Да вовсе нет, — сказал я, тихо смеясь. — Так даже лучше. Будем отрабатывать вариант номер два.

— Номер два? Сергей, как я вас уважаю. Целых два варианта. У вас сложная и опасная работа. Винная аналитика — это серьезно.

В редакции было как всегда тихо — Костя умеет организовать дело так, что оно идет быстро и без шума, даже когда главного редактора нет. А это признак классной работы. Один идиот недавно отличился — купил гастрономический журнал (на деньги мамы), объявил, что будет руководить им сам, и начал с того, что хочет видеть в редакции «больше жизни». Главная редакторша пожала плечами и написала заявление об уходе — она только что потратила три месяца на то, чтобы установить в редакции (маленькая комнатка, четыре человека) тотальную тишину, научила всех говорить шепотом.

Поскольку мне был нужен стационарный номер, я согнал Ксению с ее насиженного места («Манипенни, пойди к автомобилистам и покажи им, как ты красива, просто туда ходи — сюда ходи») и достал из рюкзака небольшой список телефонов, штук двадцать. Подумав, отобрал те, которые не были мобильными.

Один телефон мне был знаком: квартира Алины. Там отвечала обычно дама, которая именовалась няней. Странность была в том, что говорила она по-английски. Далее выяснилось, что няня — филиппинка. Я с некоторым трудом вспомнил, где вообще эти Филиппины: пониже Тайваня, скажем так.