– Надо эту Золотареву выводить на чистую воду, – гнула я свою линию. – Слушай, Федор Антонович, позвони-ка старшей по подъезду и скажи, будто в мусоре Будьте Любезны нашел не только фотографии Ахмеда Камальбекова, но и эту вот тыковку. И что ты ее завтра приглашаешь на опознание важной улики. Позвони и прямо сейчас двигай на чердак и бери ее, голубушку, тепленькой. Сто процентов, она отправится наверх к бывшему цирюльнику, чтобы прибить нежелательного свидетеля и стянуть вещественное доказательство ее вины.

И тут, к моему огромному удивлению, меня на все лады принялись поддерживать Джонни Депп, который на самом деле Бауман. И Люська. Ну, Люська-то понятно, она за своим Володечкой что хочешь повторять станет, только бы показать, какая она умница. А вот от доцента такого понимания я не ожидала. Я уже привыкла к тому, что, что бы я ни сказала, меня везде ругают дурой и просят заткнуться, а тут вдруг такое признание моих умственных заслуг!

Ясное дело, под напором столь авторитетной аудитории юному следователю просто некуда было деваться и он отправился в коридор, чтобы оттуда позвонить Золотаревой. Я, само собой, увязалась за ним.

– По домашнему не отвечает, попробуем позвонить на мобильник, – оптимистично проговорил следователь, устав слушать долгие гудки, нажимая на отбой и набирая новый номер. – Але, Зоя Игнатьевна? Следователь Козелок вас беспокоит, – тут же заговорил он в трубку. – У нас появились новые вещественные доказательства, и мы хотели бы вам их предъявить. Нет, не фотографии. Это оригинальный сосуд в виде тыквы. Он сейчас находится у гражданина Крышкина. Ну да, того, что живет на крыше вашего дома. Ну, Зоя Игнатьевна, зачем вы так грубо... У нас эта вещица будет завтра после двенадцати часов дня, и я прошу вас подойти в отделение... Ах вот как? А нельзя ли мне перезвонить в больницу, где вы сейчас находитесь, и переговорить с дежурным врачом? Прошу вас, диктуйте, я пишу.

Следователь нацарапал у себя в записной книжке номер телефона и принялся накручивать диск. Сосед Равшан как раз входил в дверь квартиры, когда Федор Антонович с видом воспитанного человека интересовался у какого-то Якова Абрамовича состоянием больной Золотаревой и ее перспективами на ближайшее будущее. При виде дворника я потеряла всякий интерес к телефонному разговору и во все глаза уставилась на сына солнечного Таджикистана.

Отворив дверь, Равшан бросил сердитый взгляд на меня, на следователя и шагнул в квартиру, крепко прижимая к себе некий грязно-серый сверток. Твердой походкой человека, точно знающего, куда ему надо, он прошел по коридору и толкнул дверь дяди Вениной комнаты, в которой теперь обитала я. Снедаемая любопытством, я тут же вскочила со стула и двинулась за ним.

Промаршировав до стола, Равшан без единого звука вручил сверток хирургу-травматологу и так же беззвучно удалился в свою комнату.

– Эй, Равшан, ты чего, пост, что ли, покинул? – растерялся Аркаша.

И, сунув подношение дяде Вене в руки, опрометью кинулся вслед за соседом. Он нагнал Равшана на пороге его комнаты и, развернув таджика за плечи, услышал презрительный ответ:

– Мне спать нада, в пять часов утра улицу мести нада, некогда мне на наркоманов любоваться...

– Вот ишак, ничего поручить нельзя! Наркоманы ему, видите ли, не по нраву. Свалил домой спать! А чтобы задание не сорвать, припер сюда проклятущую Машкину шкуру!

Дядя Веня тут же поднялся со своего стула и, взглядом испросив разрешение у Аркаши, принялся осторожно разматывать половинку халата. На нас пахнуло застарелой пылью и диким зверем. Дядя Веня, развернув, встряхнул шкуру крупного крапчатого животного с головой, лапами и хвостом и с расстановкой произнес:

– Африканский ягуар. Этой шкуре лет двадцать, не меньше. Интересно, для чего девушка Маша прихватила этот странный этнографический трофей из квартиры убитого? А, коллега, как вы думаете?

Это Люськин дядя обращался к доценту-африканисту. Тот встрепенулся, отвел зачарованный взгляд от дряхлой, кое-где вытертой до пролысин шкуры и с сомнением в голосе сказал:

– Не думаю, что эта дерюга может действительно представлять ритуальный интерес. В африканских племенах встречаются вещи и поинтереснее. Можно поближе взглянуть?

Специалист по культуре и обычаям жителей африканской глубинки протянул руку, ухватил шкуру за плешивый бок и через весь стол потащил к себе. Из того, что некогда было гордым зверем, поднялся столб пыли и посыпалась труха.

– Где тут у вас ванная? Лучше осмотрю шкуру там, чтобы мусор на стол не трясти.

Доцент Куракин сгреб шкуру в охапку, прижал меховой комок к животу и торопливо вышел из комнаты. Люська подскочила с места и кинулась за ним, но тут же вернулась и удрученно уселась на свой стул.

– Заперся и не пускает, – пожаловалась она, ища сочувствия у дяди Вени.

Тот лишь усмехнулся, продолжая рисовать закорючки на ватмане. Люська тосковала минут пять, после чего в комнату вернулся Володя и, положив шкуру перед доктором Орловым, растерянно произнес:

– Ничего не понимаю. Шкура как шкура. Ничего достопримечательного. Такого, из-за чего бы стоило кого бы то ни было убивать. Вам не приходило в голову, что девушка сама может быть жертвой какого-то преступления?

Следователь Козелок, давным-давно закончивший беседовать по телефону и с интересом наблюдавший за происходящим, отлепился от стенки и подошел поближе, чтобы лучше слышать рассуждения доцента Куракина. И тут к доценту подскочил доктор Орлов:

– А провода у израильского прибора эта жертва на хрена выдрала? Что, умник, не можешь объяснить? Шатается твоя теория, теоретик фигов.

– А это мы еще посмотрим! – ощетинившись и сжимая кулаки, с вызовом ответил доцент.

Люська тут же встала на защиту своего кумира. Она выпятила грудь и стала теснить всей своей великолепной фигурой тщедушного Аркашу к открытой двери.

– Веди себя прилично и держи себя в руках, – грозно сказала она, упираясь туго натянутой на груди кофточкой в расстегнутый вырез докторской рубахи. – А то я тебе сейчас знаешь чего сделаю? Я тебе сейчас такое устрою... – грозилась Люська, не в силах придумать, чем бы припугнуть разошедшегося соседа.

– Ну что, что ты мне сделаешь? – переключился на Люську доктор Орлов.

– Брек! – развел забияк дядя Веня, поднимая глаза от ватманского листа. – Драться на улице будете. А здесь мы должны решить, кто чем занимается завтра.

– Прежде всего я хотел бы взглянуть на журналы «Советское фото» за период с семьдесят восьмого по восемьдесят второй год, – решительно сказал Вениамин Палыч. – Меня интересуют номера с фотоработами Филимона Веснина и Виктора Заварухина на африканские темы. Особенно те, на которых запечатлен Ахмед Камальбеков в компании с людьми экзотического вида. Хочу попробовать найти дубликат разорванной фотографии и посмотреть, кого же оторвали. И тогда, быть может, станет ясно, зачем это сделали.

– Чур, я! Я могу вам принести эти журналы! В нашей библиотеке есть подшивки за все-все года! – вызвалась я, но тут же прикусила язык.