– Нет, сейчас никого, только сослуживцы…

– Вот как, одинокий ты совсем… Неправильно это… Скажи, милый, а тебя часом никто не проклинал?

– Что?

– Ну, может, баба какая-нибудь тебя прокляла или порчу навела?

– А разве это не отражается на здоровье? А мне сказали, я практически здоров. Но чувствую, что скоро умру. И поскорей бы…

– Нет, милый, ты не умрешь. Ты уже сам себя спас.

– Как это?

– Ты почему ночью на бульвар поперся? Или это у тебя привычка такая?

– Нет. Просто сон страшный приснился, я боялся снова заснуть, вот и пошел… А там Джина…

– Она и есть твое спасение.

– Не понимаю.

– Из-за нее ты сюда пришел, а я по твоим глазам поняла, что тебе ой как плохо… Ты сейчас мне расскажешь все, что с тобой было в последние год-два, потом возьмешь к себе Джину, и все у тебя будет нормально и даже хорошо…

Хитра тетка, подумал он, во что бы то ни стало хочет сбагрить мне собаку. Но, с другой стороны, она единственная, кто заметил, как мне хреново… А я ведь работаю среди людей, и вроде неплохо ко мне на работе относятся… И она такая уютная, эта тетка…

Женщина между тем налила ему крепкого чаю в большущую кружку с Нижегородским кремлем и поставила перед ним тарелку с большущим куском пирога. Он таких пирогов с детства не видел, такие пироги пекла его бабушка – толстое дрожжевое тесто с толстым слоем повидла. У него слюнки потекли.

– Боже, как вкусно! – простонал он с набитым ртом, и сам себе удивился – в последнее время никакая еда не доставляла удовольствия.

– Ешь, милый, ешь, – женщина ласково похлопала его по плечу. – У меня еще много…

Он умял два громадных куска, наслаждаясь не столько даже пирогом, сколько своим наслаждением.

– Ну вот, тебе уже маленько полегче. А теперь рассказывай.

И он стал рассказывать, сам себе удивляясь, о каких-то событиях, которые словно бы стерлись из памяти в силу своей незначительности. И в частности припомнил эпизод, о котором не вспомнил ни разу, как будто его и не было. Он словно воочию увидал свою девушку, на том самом Самотечном бульваре. Она целовалась с другим, целовалась страстно, самозабвенно. Он пошел домой, а когда вечером она явилась, сказал ей все, что думает о ней, добавив, что не желает больше ее видеть. Боже, как она кричала… Потом просила прощения, клялась в вечной любви. А когда поняла, что все это бесполезно, затопала ногами и крикнула уже в дверях:

– Ну и ладно, пропади ты пропадом! И ведь пропадешь, не сомневайся! Сдохнешь от одиночества!

И долго еще сыпала проклятиями, пока он не вытолкал ее за дверь.

Она была так непереносимо вульгарна, что он поблагодарил судьбу за то, что избавился от нее.

– Вот! – перебила его пожилая женщина. – Вот!

– Что вот?

– Это она! Это все из-за нее!

– Да что вы в самом деле! Я про нее и думать забыл через два дня. И не вспоминал ни разу.

– Ты-то, может, и забыл, а вот подкорка твоя не забыла.

– Подкорка?

– Именно.

– А вы кто? Психолог?

– Нет, я бухгалтер. На пенсии, – улыбнулась женщина. – Кстати, меня зовут Ксения Дмитриевна.

– А я Леонид.

– Да? У меня старший сын тоже Леонид. Так вот, Ленечка, все у тебя будет теперь хорошо. Ты только поплачь… Вот придешь домой и поплачь. Обязательно.

– Да я сроду не плакал…

– Когда-то и поплакать не грех.

– Так что же, Ксения Дмитриевна, выходит, эта шалава меня прокляла, а я…

– Да не в ней дело, просто почва была подготовленная. Много плохого скопилось, а душа у тебя больно чувствительная оказалась…

– Да, вероятно, вы правы… – задумчиво проговорил Леонид. – Спасибо вам за все. Пойду я.

– И собаку забери. Тебе она сейчас даже нужнее, чем ты ей.

– Заберу, конечно!

– И знаешь, Леня, ты заходи, если что. Если поговорить по душам захочется… Да, я сейчас тебе Джинкино приданое отдам, хозяева оставили на случай, если вернется…

Она вручила ему объемистый пакет.

– Вот тут поводок, прицепи ее…

Он прицепил поводок к ошейнику, Джина с тревогой на него посмотрела.

– Пойдем домой, собака, будем вместе жить…

Когда они подошли к двери его квартиры, Джина вдруг подпрыгнула и лизнула его в лицо.

– Ах ты, милая! – растрогался он. – Между прочим, тетка сказала, что теперь все будет хорошо… Может, и вправду? Чем черт не шутит! Ох, надо же тебе еды купить, а какой, я не знаю. Погоди, давай-ка поглядим, может, твои хозяева написали, чем тебя кормить.

Он заглянул в пакет. Сверху лежал конверт, а в конверте двести долларов. И записка с указаниями, как, чем и когда кормить собаку.

– Молодцы, все предусмотрели, – усмехнулся он. – А это у нас что? Миски, щетки, это чтобы чесать тебя? А это что за сверток?

В целлофановом пакете лежало что-то, завернутое в бумагу. Он развернул пакет.

Там оказалось несколько кусков пирога с повидлом.

К горлу подступил ком, и слезы сами полились из глаз. Тетка велела плакать, вот я и плачу… И это так сладко – плакать, никого не стесняясь, как плакалось только в раннем детстве, но тогда все вокруг утешали, и мать с отцом, и бабушка, а сейчас эта милая собака скулила и лизала ему лицо… И плач принес облегчение. Он вдруг ощутил страшный голод, схватил кусок пирога, но половину отдал Джине.

– Вкусно, да, красавица?

Собака, он мог бы поклясться, улыбнулась ему.

– Послушай, подруга, а ведь тебе есть нечего, да и мне тоже… Вот что, поехали в магазин… Хотя нет, сначала мы погуляем, да?

Джина взвизгнула и завертелась на месте.

И они отправились на бульвар. Сделали два круга. Какая-то женщина с ньюфаундлендом воскликнула:

– Джиночка, а где же твои хозяева? А вы кто будете?

– Хозяева уехали, а Джина теперь живет у меня, – с гордостью сообщил он.

– Повезло вам, такая умная псина… И характер замечательный…

– О да! Не собака, а чистое золото!

И вдруг он сообразил – а я ведь совсем позабыл, что умираю. И я совершенно не устал от прогулки. Я, кажется, буду жить? Я буду жить! Я и вправду чуть не подох от одиночества, но теперь у меня есть Джина… И эта чудная тетка Ксения Дмитриевна… Что это было? Наваждение…

– Смотри, Джина, какая хорошенькая девушка с французским бульдогом! Просто прелесть…