из-под шкафа меня, снова затейливо выругался и под музыку вдохновенной нецензурщины окончательно победил могучий шкаф, аккуратно уложив его на лопатки.

– Михаландреич! – обрадовался Эмма. – Надо же, как вы вовремя!

– И как это ты так вовремя? – подозрительно прищурилась я.

– Как чувствовал, что придется снова тебя спасать! – гордо высясь над поверженным шкафом, повернулся ко мне Караваев. И протянул руку: – Вставай уже, горюшко мое!

– Нет, погоди, сначала объясни мне! Ты же должен быть в Турции, на переговорах, с красоткой Эллой!

– Из-за тебя, Люся, Элла осталась на турецком фронте одна!

– Из-за меня?!

– А из-за кого же?!

Я не приняла протянутую руку, но Караваев меня все-таки поднял, бесцеремонно вздернув за шиворот, и мы застыли лицом к лицу, как готовые к бою боксеры.

– Брейк! – объявил Петрик и отважно втиснулся между нами. – Мишель, ты очень вовремя! Люся, скажи Мишелю спасибо, он снова спас тебя, как верный рыцарь.

– Точно верный?

– Ну, раз он здесь, а Элла там… Кстати, а почему ты здесь? – Петрик обернулся к Караваеву.

– Потому что у Люси появилась новая дурная привычка – собирать мужиков по помойкам!

– А как ты об этом узнал?

Караваев осекся. Мы с Эммой переглянулись.

– Это не я! – помотал головой брат.

– Водитель Костя настучал, – догадалась я. – Узнал-таки приметные хозяйские тряпки!

– Не настучал, а посигналил, – проворчал Караваев. – Проявил похвальную бдительность.

– А ты все бросил и прилетел? Отелло, мавр венецианский! – умилился Петрик. – Что ж, дальше можешь не рассказывать.

– Нет, пусть рассказывает! – возмутилась я.

– Расскажет в именьице, сначала закончим со шкафом, – предложил Эмма и заторопился, распоряжаясь: – Так, нас пятеро, самые сильные я и Михаландреич, мы будем тянуть, а остальные – толкать. Давайте, раз, два – взяли!

В маневренности и скорости шкаф-буфет на скатерке значительно проигрывал роялю, транспортированному аналогичным способом и по тому же маршруту «свалка – именьице» чуть раньше. Рояль скользил по траве со свистом, а шкаф-буфет полз со скрипом и стонами. Скрип издавал сам шкаф, стоны – надрывающиеся бурлаки.

– Неужели вот это имеют в виду, когда желают кому-то «Скатертью дорога!»? – пробурчал Караваев, когда мы в очередной раз остановились, чтобы отдышаться.

– Наверное, у нас неправильная скатерть, – предположил Петрик.

– И уж точно неправильная дорога, – заметил Артур.

– И они делают неправильный мед, – пробормотала я, потому что оно само напрашивалось.

– Где мед, Люся? – не понял Эмма.

– Нигде. Наша жизнь – точно не мед. Моя, во всяком случае.

– Дотащим шкаф – расскажешь про свою жизнь со всеми подробностями. – Караваев снова взялся за гуж: – Эй, ухнем!

Ухнули мы буквально через пару секунд – в глубокую колдобину. Шкаф, продолжая оказывать пассивное, но упорное сопротивление, засел в нее, как в окоп, и даже объединенными силами всех тянущих и толкающих не получалось сдвинуть его с места.

– Люся, нам нужны еще рабы, – сказал Караваев и искательно огляделся.

– Можно позвать Брэда Питта, – предложил Эмма. – Используем его как ездовую собаку.

– Нам бы лучше ездового слона, – высказался Петрик.

– Нет у нас слона, – проговорила я с сожалением. – Давайте попробуем перегруппироваться. Отставить тянуть, всем зайти шкафу в тыл и толкать его, пока он не вылезет из ямы.

– Генералюссимус Суворова! – уважительно поднял палец Петрик. – Мальчики, делаем так, как сказала Люся.

Так называемые мальчики и я с ними сгрудились в тылу непобедимого шкафа, распределились по его широкой корме, уперлись и подтолкнули, взбивая ногами клубы пыли.

– Чуть-чуть не хватает, – досадливо молвил Артур, когда шкаф-вражина почти выполз из окопа и тут же сполз обратно.

– Навались-ка, братушки! Приналяжем! – призвала я: проснувшиеся гены генералиссимуса Суворова тяготели к архаичной лексике.

– Не посрамим Люсь-матушку, Люсь великую! – ехидно поддакнул Караваев, но послушно навалился и приналег.

Все остальные сделали то же самое, и шкаф пополз, медленно вылез из ямы, на миг застыл на краю…

– Пусти меня!

Я отлетела в сторону, отброшенная могучей рукой, а шкаф, получив вдруг ускорение, резво прянул вперед и уже через пару секунд покорно лег под воротами именьица.

Из пыльного облака выступили, чихая, богатыри земли Люсиной: Караваев, Эмма, Петрик, Артур и… «как бы Игорь»!

– Сегодня день случайных встреч, неожиданных, но своевременных! – поправив локон, игриво молвил Петрик. – Как ты нашел нас, противный?

– Вы не заметали следы. – Бывший узник рояля кивнул на проселок, который выглядел так, словно по нему прополз гигантский удав.

– Я жшшшше ссссказал: держшшшисссссь подальшшшше! – точно в тему пресмыкающихся сердитой змеей зашипел Караваев.

Я не могла не узнать это злобное шипение. А еще черная бейсболка…

– Караваев! – Я уперла руки в бока. – Так это ты сегодня отирался в нашем подъезде?!

– Где хочу, там и отираюсь! – огрызнулся любимый.

– А мне, значит, так нельзя! – съязвил Игорь.

– А тебе русским языком было сказано: чтобы я тебя рядом с Люсей не видел! – Караваев сжал кулаки.

– Тихо, мальчики, тихо! – Петрик, вечный миротворец, вклинился между ними. – Не будем омрачать кровопролитием такой прекрасный вечер. Сейчас зайдем в именьице, сядем за столик под яблонькой, выпьем чайку с… Люся, что у тебя тут есть к чаю?

– Эмма, что у нас есть к чаю? – Я переадресовала вопрос.

– Варенья еще полно и печенья! – Эмма всегда в курсе актуального состояния наших провиантских складов.

– Во-от, бочка варенья и ящик печенья, самое то для мальчишей-плохишей! – Петрик продолжал заговаривать зубы Караваеву и Игорю. – Ну-ка, Эммочка, открой калиточку, мы сядем на лавочку…

– А я, наверное, пойду? – замялся Артур.

– Ни в коем случае! – Петрик поочередно затолкал в калиточку Караваева, меня и Игоря – я, видимо, выступала в роли буфера, – и потащил во двор освобожденного узника буфета. – Вы тоже приглашены, чай будет сервирован на шесть персон, как заведено в благородных семействах, Люся, ставь чайник…

– Гав! – материализовался рыжий пес.

– На семь персон. – Я приняла поправку.

– Люсь, Люсь! – подергал меня за полу майки озадаченный Эмма. – Мы же обойдемся без скатерти? Я знаю, в благородных семействах так не принято, но клеенка осталась под шкафом, а законы гостеприимства…

– Тащи варенье с печеньем и тушенку, – распорядилась я. – И бабушкину вишневую наливку из погреба. Не знаю, как другие благородные семейства, а мы свое гостеприимство измеряем в килограммах и литрах.

– То есть вишневки минимум две бутылки тащить? – правильно понял Эмма.

Домашний ликер по бабулиному рецепту мы разливаем в обычные пивные бутылки – пол-литровые.

Братец унесся в погреб, а я пошла в домик за посудой.

Когда я вернулась, во дворе уже никто ни с кем не ругался, но атмосфера по-прежнему была напряженная. Петрик рассадил Караваева, Артура и Игоря за столом под яблоней и что-то радостно щебетал, притворяясь, будто не замечает, что эти трое сидят надутые и зыркают друг на друга без симпатии и приязни.

– Эмма, вишневки четыре