Именно бригадефюрер СС может стать самым откровенным источником информации о заговоре против него. Только он действительно способен послать за ним «спасательную шлюпку» с надежными гребцами на борту. Шлюпку, которую он уже не решится отвергнуть, как недавно отверг помощь Франка-Субмарины. Хотя пока что Вильгельм не был уверен, что помощь Шелленберга окажется надежнее и праведнее.

И лицо адмирала просветлело, как лицо мальчишки, предавшегося своим излюбленным мечтаниям о далеких странствиях. Начальник VI управления Главного управления имперской безопасности вдруг предстал в его восприятии в образе некоего ниспосланного судьбой спасителя.

Одно время Шелленберг тянулся к нему, как обычно новички тянутся к профессионалу — к старшему, более опытному коллеге. Канарис не раз вспоминал об их совместных конных прогулках с великосветско-шпионскими разговорами, как, впрочем, и об их совместных поездках в Испанию, Венгрию и Португалию. До сих пор им удавалось находить общий язык если не по всем, то уж, во всяком случае, по большинству вопросов. Причем во время этих встреч Шелленберг казался адмиралу куда агрессивнее настроенным против Гитлера, чем он сам и вообще чем он мог себе представить. Ни один другой чин СД или вермахта, не говоря уж о гестапо, никогда не позволял себе столь пространно и аргументированно излагать антигитлеровские убеждения и столь откровенно говорить о фатальной ошибке истории, поставившей во главе возрождающегося рейха такое военно-политическое ничтожество.

При этом Канарису и в голову не приходило, что «юный Вальтер» способен провоцировать его подобными разговорами на откровенность, чтобы затем пополнять этими откровениями свое досье. Как и самому Шелленбергу не было смысла опасаться начальника абвера. То есть того единственного человека, которого и в самом деле следовало остерегаться.

* * *

Уснул он в ту ночь лишь на рассвете и проспал почти до девяти утра. А выпив чашку кофе и немного придя в себя, решил тотчас же позвонить Шелленбергу.

Адмирал подошел к телефону, поднял трубку, однако набрать нужный номер долго не решался. С тех пор, как он оказался отстранен от руководства абвером, звонить прежним соратникам становилось все труднее.

Впрочем, Канарис и не собирался упрекать их: самое благоразумное, что мог сделать сейчас любой из них, так это держаться в тени, стараясь ни под каким предлогом не засвечиваться в кругу «людей адмирала». И, видит Бог, большинству это удавалось.

Канарис понимал, что здесь особое значение будут иметь первые слова, которыми он начнет разговор. Но вот незадача: он то снимал трубку, то вновь клал ее на рычаг, а нужная, ключевая фраза все не приходила и не приходила.

«Операция «Бернхард»! — вдруг осенило адмирала. — Ты можешь… да нет, ты просто обязан поинтересоваться у Шелленберга ходом этой операции, и даже попытаться получить хоть какие-то сведения о ее направленности, размахе и, конечно же, об успехах. В конце концов, фюрер приказал тебе возглавить штаб по экономической борьбе при Верховном главнокомандующем, так что повод для звонка найден».

Канарис помнил, что под кодовым названием «Операция «Бернхард»» скрывалась широкомасштабная акция по подрыву финансового положения Великобритании. Несмотря на то что операция эта проводилась с особой секретностью и детали ее были недоступны даже для него, шефа абвера, адмирал, тем не менее, знал, что в секретных цехах сразу двух целлюлозно-бумажных заводов — в Судетах и в Рейнской провинции — было налажено производство фальшивых фунтов стерлингов.

Следует отдать должное мастерам-фальшивомонетчикам: их творение отличалось отменным качеством. Фальшивые фунты стерлингов выглядели настолько естественно, что распознать их в большинстве случаев не удавалось даже специалистам ведущих лондонских банков. Зная об этом, фальшивомонетчики от СД совсем обнаглели и наладили выпуск денег в огромных объемах.

— Мне нужен бригадефюрер Шелленберг, — наконец решился адмирал. Однако имени своего не назвал.

На том конце провода замялись. Адъютант не мог понять, кто звонит, а потому не знал, как реагировать. Потребовать, чтобы собеседник представился, тоже почему-то не отважился: случайные люди к его шефу не пробиваются.

— Господина бригадефюрера нет, — как-то нечетко доложил он, хотя и пробовал чеканить каждый слог.

— Здесь адмирал Канарис. Мне бы очень хотелось услышать голос бригадефюрера.

— Я обязательно доложу бригадефюреру о вашем желании услышать его голос, господин адмирал, — заверил его адъютант. — Однако смогу это сделать только после его появления в служебном кабинете.

— Как долго он может отсутствовать? — поинтересовался Канарис, пытаясь уберечь себя от унизительного перезванивания.

— Мне это неизвестно. Предполагаю, что бригадефюрер появится через полчаса-час.

— Возможно, через час я позвоню еще раз, — суховато предупредил Канарис. И уже исключительно для себя пробубнил: — Хотя и не уверен в этом.

А ведь, судя по всему, адъютант Шелленберга уже знает, что ты не просто в опале, но и находишься за шаг от виселицы, подумалось адмиралу. Иначе он вспомнил бы, что ты в более высоком чине, нежели его шеф, а потому обязан сказать: «Я попрошу бригадефюрера, чтобы он позвонил вам».

В момент, когда трубка вновь легла на рычаг, адмирал уже решил для себя, что во второй раз Шелленбергу он не позвонит.

«Не судьба, — сказал он себе. — Следует подождать. Не исключено, что офицер попросту соврал: на самом деле бригадефюрер находился в своем кабинете, но приказал не связывать его с тобой. Ну откуда, — тотчас же остепенил себя адмирал, — Вальтеру было знать, что ты позвонишь ему? Если распоряжение «не связывать» и последовало, то касалось оно всех, кроме разве что самого фюрера, ну и еще, может быть, Гиммлера».

А вот Франка-Субмарину, этого гонца из прошлого, он все же воспринимал как черную пиратскую метку, независимо от того, кто его там на самом деле подослал.

«Если ты решил, что уходить в подполье не собираешься, тогда прислушивайся к звону колокола. Гиммлер долго ждать себя не заставит. Да и вряд ли Шелленберг решился бы сказать тебе что-либо существенное. К тому же неизвестно, посвящают ли его в свои планы Гиммлер, Кальтенбруннер и «первый мельник» рейха. Можешь не сомневаться, что о твоих с Шелленбергом конных прогулках им обоим известно не хуже, чем твоим соседям».

— Вам еще глинтвейна, мой гран-адмирал? — появилась в двери Амита Канария.

— Спасибо, не надо.

— Тогда я немного поработаю в саду.

— Нет.

Амита умолкла и устало — не пытаясь ни разгадать его намерения, ни отделаться от него — смотрела на адмирала. Но он томительно отмалчивался.

— Понадобится еще что-нибудь?

— Нет.

Амита умолкла и вновь посмотрела на адмирала. Односложность ответов ее не удивляла. К ним, как и ко всему прочему, что было связано с ее адмиралом, испанка давно привыкла. Порой Канарису казалось, что эта женщина вообще уже не способна удивляться чему-либо в этом мире. Даже если бы ей вдруг явился сатана, она спокойно спросила бы его: «Вам чего — вина, пунша или яичного глинтвейна?» При этом даже не перекрестилась бы.