Он взглянул на защитника, тот в ответ кивнул. Конечно, двигай вперед и копай яму еще глубже. Вот идиот. Мне плевать, сколько стоит нанять достойного адвоката. Впрочем, я вам этого не говорил.

Демарко описал нескольких ребят, которые без конца шастали из дома и в дом. Не забыл упомянуть и о парочке, уединившейся в «Сабербане», чтобы заняться сексом, что вполне согласовалось со словами Тедди Дункана. А потом добавил, что видел подростка, который прошел мимо его машины и скрылся в лесу.

Да, он так говорит, и я даже не знаю что думать, мать его! Неужели это правда? У меня голова идет кругом. Он что, нас разыгрывает? Если бы Демарко действительно изнасиловал Дженни, то ни за что не признался бы, что был там, но всего лишь продавал наркотики. Ни за что. Тогда я подумал, что он действительно явился, чтобы продать немного дури, а изнасилование совершил парень, которого он видел. А потом в голову пришла мысль: а что, если он сознательно подсовывает нам эту версию? Что, если рассказ о каком-то парне, скрывшемся в лесу, чистой воды выдумка? Он ведь знает, что некоторые ребята его опознают, знает об изнасиловании и, может, даже повинен в нем, так почему бы не попытаться вывернуться? Может быть, государственный защитник – большой благодетель человечества, закончивший Йельский университет и способный нас перехитрить. Мать его растак, этого придурка.

Демарко сказал Парсонсу, что на том подростке была синяя толстовка с капюшоном и изображением красной птицы. Он не смог вспомнить, какая конкретно птица была нарисована и присутствовала ли надпись. Короткие, светло-каштановые волосы, средний рост, среднее, но спортивное телосложение. Под это описание подходили половина юношей из средней школы Фейрвью.

Понятия не имею, что со всем этим делать. Я ничего не сказал Крамерам, но вы прекрасно знаете, что предпримет Том, когда обо всем узнает.

– Захочет спросить Дженни.

Да. Как и я.

Я сказал Парсонсу, что могу попытаться спросить об этом Дженни так, чтобы не навредить нашей работе. Хотя если честно, то понятия не имел, как это сделать. Начав одновременно заниматься и с Шоном, и с Дженни, я погрузился в процесс восстановления памяти. Тем временем каждую неделю поступала свежая информация. Одно сообщение внушало тревогу. Некий нейробиолог из Нью-Йорка писал, что ему удалось реконсолидировать ложную память, просто сообщив подробности, искусно переплетавшиеся с обрывками реальности. Пациентам говорили, что их в раннем детстве потеряли в торговом центре, хотя в действительности такого никогда не было. Этот торговый центр они знали хорошо, а рассказ содержал специфические детали, к примеру, как мать орала на служащего, во что они были одеты, что ели на обед. Все эти детали были позаимствованы из их подлинных историй. А добавлена лишь одна, последняя – что их потеряли. Их мозг вплетал этот фрагмент в подлинные воспоминания о том, как пациенты ходили в торговый центр, и вот он, результат: они обретали реконсолидированную ложную память, не в состоянии отличить вымысел от реальности. Некоторые из них даже плакали, «вспоминая» свой страх в тот момент, когда не могли найти мать.

Реконсолидировать память так, чтобы ослабить эмоциональную связь, – это одно. Я не вижу в этом ничего плохого, только хорошее. Но подмена фактов – совсем другое дело.

Вы вполне можете представить себе весь подтекст моей работы.

С Дженни я встретился в тот же день, но чуть позже. Как обычно, мы начали сеанс, поговорили о ее новых ощущениях, о душевном состоянии и общем настроении. Я всегда стараюсь убедиться, что она не погрузилась вновь во мрак, порождающий мысли о самоубийстве. А заодно – что не пользуется никакими препаратами, кроме тех, которые я назначил для снятия тревоги. Позже в ходе сеанса я стал спрашивать и о Шоне, потому что их отношения, развиваясь, оказывали на Дженни огромное влияние. А еще потому, что этот вопрос стал беспокоить ее родителей. Потом мы сделали довольно большой перерыв, после чего Дженни подтвердила, что готова приступить к работе по восстановлению памяти. Она неизменно делает это с явным энтузиазмом. Я видел, как у нее поднялось настроение, когда она вытащила из сумки записи, которыми мы пользовались, чтобы вернуться в ту страшную ночь.

– С чего ты хотела бы начать сегодня? – спросил я ее.

С запаха.

Насколько можно полагаться на человеческую память? Я уже говорил, что одним из моментов, которые помнила Дженни, был сильный запах. В физическом реабилитационном центре я взял образцы ароматов, применяемых для лечения пациентов, страдающих от аносмии (потери обоняния вследствие поражения мозга). Они используются для тестирования, с целью определить, способен ли больной различать те или иные из них. Каждый такой случай вселяет надежду, потому что если в течение шести месяцев пациент не в состоянии различить ни одного аромата, считается, что болезнь неизлечима. Это ужасное заболевание, но к моей работе отношения не имеет. В нашем случае эти образцы могли принести исключительную пользу.

Дженни всегда держала одежду на коленях – вместо окровавленной и порванной, в которой она была в тот вечер, мать купила ей точно такую же. Короткая черная юбка, туфли-лодочки, короткий свитер и трусики. Она немного накрасила лицо и подвела губы, чтобы все было как тогда. Ее макияж имел фруктовый запах. Теперь мы знали, какие музыкальные композиции звучали на вечеринке в течение того часа, когда ее насиловали. Я не буду докучать вам их перечнем. Можете и сами представить. Деми Ловато, Ники Минаж, «One Direction», «Maroon 5» и так далее и тому подобное.

Дженни закрыла глаза, мы погасили в комнате свет, включили музыку и вернулись в тот вечер. Первые слова, в виде подсказки, произнес я, она выучила их только потом.

Мы пришли, и я чувствую себя такой счастливой. Мне кажется, я хорошенькая. В душе царит возбуждение. Единственное, о чем я могу думать, – это Дуг Хастингс. Мы с Вайолет проходим через кухню. Пытаемся найти ребят из нашего класса. С нами здороваются. Мы выпиваем. Мои глаза устремляются на каждую дверь, выискивая хотя бы тень Дуга. Вайолет толкает меня локтем в бок. Говорит, чтобы я не вела себя так открыто. Я пытаюсь говорить с девушкой, которая, как мы понимаем, уже напилась. Она отвечает как идиотка.

Я поднес к ее носу полоску бумаги, пахнущую водкой. Дженни вдохнула и позволила запаху проникнуть в мозг. Играла музыка. Нам хорошо известно, какая в тот момент звучала композиция. «I Knew You Were Trouble» Тейлор Свифт. Дженни помнила это очень хорошо. Она объяснила мне, что в песне говорится о том, как парень разбил девушке сердце и что ей нужно было думать, прежде чем с ним связываться. На последних ее аккордах Дженни и Вайолет вошли в гостиную и увидели Дуга в компании с девушкой из выпускного класса. Они явно были «вместе». Мы вкратце поговорили об иронии, заключенной в словах песни.

У меня закружилась голова. Нет, не от алкоголя, ведь я сделала буквально пару глотков. Чувство было такое, будто мой мир в одночасье рухнул. Весь, без остатка.

Мы с Дженни обсуждали это много раз. По ее стандартам, я был «старик», но все же помнил, как ощущал себя, когда в пятнадцатилетнем возрасте меня отвергла девушка. Это чувство знакомо каждому из нас, правда?