Марьяна тихо коснулась его руки:

– Доктор, милый, остановитесь… Если помните, у меня уже есть… специалист по литературе, который когда-то… буквально обволок меня цитатами. И тот путь, который мы вместе проделали… он сродни… трюкам канатоходцев, работающим без страховки. Вы ведь видели только часть этой истории, но я совершенно искренне говорю Вам, что и для меня абсолютно немыслимо… остаться без того, кто столько раз позволял мне вибрировать на этом канате. Буквально пронося на руках…

Горацио Пихуан Баньос распрямился:

– Вы никогда не думали об эмиграции? У Вас сносный испанский, медленный, старомодный, но Вы быстро освоитесь. Учили в университете?

– Нет, там у меня «родным» был английский. А у мужа – французский. Испанский я уже учила отдельно. Занималась дополнительно с преподавателем испанской кафедры. Вот та буквально грезила Испанией, говорят, даже дома говорила по-испански. Но у них, кажется, то ли родители, то ли дедушка с бабушкой были из «испанских детей», которых вывозили во время…

– … во время войны?

– Да. Хотя в ней, как мне кажется, не было ничего испанского. И она была просто прям огненно-рыжая. Мы ее так и звали за глаза – «Рыжая». Когда шла по коридорам университета, факультетские мужчины просто падали замертво. Редкая красавица.

– Как и Вы! И тоже рыжая. Возможно, в Вас течет сефардская кровь – среди них было много рыжих. Почему Вы не последовали ее примеру – не было возможности?

– Вы будете смеяться, но, наверное, однажды была. Когда начинался весь этот туризм, в конце девяностых все было в таком… зачаточном состоянии. Мы оплату партнерам возили через границу буквально пачками, наличными. Ваня помогал. Однажды перевозили тысяч двести долларов, а вывозить можно только десять на человека. Вы, хоть и доктор, но не буду рассказывать, из каких мест мы с мужем потом извлекали эти доллары. И вот тогда у меня мелькнула шальная мысль – а может, плюнуть на все и… затеряться?

– Это и сейчас огромные деньги!!!

– Ну да, ну да… Потом, правда, это наваждение прошло. Хотя устроиться можно было неплохо, тогда много кто делал бизнес… таким образом. Наверное, и сейчас еще не поздно… Но… не хочу. Мне важно то, чем я занимаюсь и в каком ритме живу. У нас там, как на горках. Вы их почему-то называете американскими, но они… исключительно русские. А мне необходимо это постоянное ощущение замирания сердца… на виражах. И потом, Вашим… переживаниям это не поможет – я ведь приеду со своим самоваром.

– Самоваром? Простите… что…

– Не обращайте внимания. Непереводимая русская поговорка. Как женщине, мне, не буду врать, приятно слышать Ваши слова… они кружат голову… но моя голова витает в совершенно других облаках!

– Я понимаю. Простите… Но… Вы все равно уезжаете, а я не мог Вам не сказать того, что сказал. Я провожу Вас…

У выезда с подземной парковки уже суетился Ваня, укладывая сумки в багажник машины.

– Надеюсь, ты хорошо прогулялась. Я посмотрел по навигатору – до Толедо всего двести девяносто километров. Домчим за два с копейками по их дорогам. Мне кажется, ты какая-то грустная…

– Не грустная – задумчивая… Прогулки по кордовским улицам располагают… к раздумьям.

В стекло машины постучал портье. Ваня опустил стекло.

– Сеньор, у меня для Вас комплимент. На память о пребывании в Кордове и отеле «Conquistador».

Просунул в салон фирменный пакет.

– Комплимент от отеля?

– Можно и так сказать! Хорошей дороги и до встречи, сеньор.

– Что там? – спросила Марьяна. Ваня заглянул внутрь.

– Какая-то плоская коробка. Упакована в бумагу, перевязана. Наверное, знаменитые кордовские сладости. Потом употребим. Когда закончатся предписания доктора Баньоса.

* * *

Старуха сидела у ограды музея Санта-Крус так, словно та была обочиной дороги, лежащей вдали от основных транспортных потоков. Солнце, изгнавшее с площади даже самых отчаянных туристов, заливало пространство каким-то отчаянно-апельсиновым блеском. Однако, единственной защитой торговки и ее самодельного складного лотка была нелепая, с розовыми слонами панама, поля которой уже обросли бахромой. При этом выглядела она настоящей сеньорой, обмахиваясь веером, который покачивался в густом мареве, словно парус старого корабля.

Марьяна, в силу своей отчаянной работы в туризме, любила повторять, что ненавидит людей, особенно всех. Однако старики были раз и навсегда исключены из ее многочисленных экзистенциально-расстрельных списков. На каждом перекрестке любого города любой страны она безошибочного определяла бабушку, нуждающуюся в его безопасном пересечении. Количество денежных купюр, лежащих в Марьянином кошельке перед спуском в подземный переход, уменьшалось в кратном соотношении к его длине. Однажды, на заре своей бизнес-деятельности, она протянула милостыню «побитому шашелью» старичку в замызганном плаще, который забрел в офис. Оказалось, персональный пенсионер пришел покупать путевку в Тайланд, прельстившись на старости лет возможностями эротического туризма. Потом приходил к Марьяне, показывал фотографии с паттайских пляжей. К категории стариков были приравнены и бездомные собаки. Стоило на заправке появиться безродному псу, Ваня обреченно шел покупать хот-дог, долго объясняя продавщицам, что его интересует только сосиска. После чего торжественно вручал колбасное изделие Марьяне, строго следившей за тем, чтобы ни один сосисочный грамм не пролетел мимо благодарной собачьей пасти. Понимая, как будут сейчас развиваться события, Ваня сразу предложил купить у старушки ее смешную панаму:

– Хотя бы не будешь ругать меня за привычку ходить по солнцу без головного убора, – напомнил он. Но Марьяна уже рылась в кучках барахла, разложенного на лотке.

– Возьму лучше вот это, – в апельсиновых лучах поблескивали пластмассовые «жемчужины» дешевой ретикулы, сетки для волос, которую Марьяна тут же натянула на свою рыжую гриву. В этот момент Ваня в очередной раз изумился удивительной метаморфозе вещей, которую те претерпевали, перекочевывая на Марьяну. «На твою жену хоть дерюжный мешок натяни, – говорила Ване Ольга Аристарховна, директриса фирмы, где трудилась Марьяна, – все равно будет выглядеть как от кутюр». А та уже повязывала шею шелковым палантином, возбужденно говоря Ване:

– Смотри, у него цвет как у толедского камня. Кстати, несостоявшийся художник, – как он называется?

– Цвет бедра испуганной нимфы. Я не шучу. – Ваня тоже увлекся и выудил из какой-то кучки длинное ожерелье из таких же, как на ретикуле, пластмассовых жемчужин. Накинул его поверх палантина, завязал крупным узлом, залюбовался. – Ну вот, была лягушонка в коробчонке, а теперь прынцесса гишпанская. Cuánto cuesta?

Старуха показала растопыренную пятерню. Ваня тихо вздохнул:

– Пятьдесят евро за такое барахло?

Старуха что-то залопотала. Марьяна, обернувшись к мужу, тихо сказала:

– Она говорит, это натуральный шелк. Отдай ей сто евро, я не представляю, как она торчит целыми