– На дерево хватило, а на шкаф не хватило?

Он закружил по комнате, стукаясь о стены. Они отзывались звуком пушечного выстрела…

– Зачем столько?!

– Фонды.

– Фонды? Вы имеете в виду ваш план? Что вам прислали больше фанеры, чем денег? Ведь лишняя фанера – это ваши деньги!

Мы опять смеялись, и англичанин не мог понять над чем. Как мы могли объяснить, что не над его непониманием нашей экономики. А над тем, что «фанера» на жаргоне и означает деньги.

– Фанера – это капуста, – пробовал пояснить кто-то, но это был неудачный перевод.

– Фанера – это фанера…

Перевод был уточнен, и, словно в доказательство этой высшей точности, она вдруг гулко взорвалась, выстрелила и смолкла.

– Что это, что это? – Англичанин вскочил в испуге, указывая на потолок. Кто-то снова пробежал по нему, издавая цепкий грохот. Мы не стали разъяснять ему, что это была крыса, а может, и кошка. Мы сказали «мышка». Не стали позорить державу.

– Зачем тогда такие низкие потолки?

– Фанеры не хватило.

– В смысле денег?

– Нет, в смысле фанеры.

– Это русский юмор?

– Нет, экономика. Из фанеры сделали деньги. – То есть из фанеры фанеру?

– Вы схватываете на лету. Вы же, в отличие от нас, знаете, что такое город третьей категории…

– О, Воронеж!.. – Англичанин мечтательно завел глаза.

Мы выпили за Воронеж. Согласитесь, это роднит наши просторы, когда англичанин пьет в Сухуме за Воронеж. Сплачивает империю.

– Летс кол ит экспириенс[8], – сказал англичанин.

Значит, так. Англичанин приехал в Советский Союз, чтобы собрать материал для диплома (тут мы так и не выяснили, что у них диплом, а что диссертация: то, что у нас диссертация, а у них диплом, или наоборот). Он приехал изучить наш опыт, потому что у них в Британии есть тоже некоторый такой опыт. Опыт содержания обезьян в неблизких им климатических зонах в близких к природным условиях. Иначе, на воле. Он много слышал об обезьяньем питомнике в Сухуме и считал, что именно там может быть накоплен этот некоторый опыт. Но ему сказали, что такой опыт широко распространен не только в Сухуме, но и по всему Союзу. Что разведение обезьян есть уже прэктис[9], а не опыт (по-видимому, это англичанин понял уже в Воронеже, они путали понятия «экспириенс» и «эксперимент»). По-видимому, и прэктис они перепутали с практикой (в смысле – студенческой) и так направили его на практику в Воронеж, где однажды, риалли, был поставлен эксперимент с обезьянами, живущими в близких к воронежским условиях, но обезьяны подохли через неделю, так-то эксперимент, может быть, и был, но «экспириенса» практически не было, о чем он тут же и рапортовал в Москву с просьбой перевести его все-таки в Сухум. Он рапортовал и рапортовал, продолжая жить в студенческом общежитии (о, вы не знаете, что это в городе третьей категории!), пока не вышел срок его стажировки, и тогда он решил просто проверить, есть ли такое место, как на карте, Сухум, и, он хиз оун икспенсиз[10], то есть на свои собственные, добрался сюда, что было тоже не очень просто получить разрешение, поэтому ему удалось это только через «Интурист», как частному лицу, и вот теперь, когда он встретил мистера Драгамащенка (вот как, оказывается, звали сотрудника – еще и украинец в нашей компании…), и вот Сухум, правда, риалли, есть и мистер Драгамащенка обещал, что постарается сделать всё возможное… но вот они встречаются уже третий день, а он не может так долго оплачивать за отель, будто это пять звездочек, а шкафа нет…

Антиаслан сказал, что пять звездочек будут сейчас, и, не успела по потолку пробежать новая крыса, тут же объявился с бутылкой коньяку. Англичанин пересчитывал звездочки на бутылке и не то смеялся, не то плакал.

– Сон, сон, сон! – провозгласил англичанин. – Вы меня заебучили. Сон есть кратчайшее расстояние между двумя пьянками.

Режиссера и мафиози уже не было. Мистер Драгамащенка отвел меня под локоток:

– Вы не могли бы меня выручить? Сами видите, в каком он состоянии… («Ноу мор. Ту слип»[11], – бормотал англичанин.) У нас по пятницам встреча с интересными людьми. Ну, собирается узкий круг сотрудников, свободная беседа… Можете говорить, о чем хотите… Вас хорошо знают, – сказал он убежденно, из чего я вывел, что он-то обо мне впервые слышит. Это, впрочем, меня не задевало (или я обучил себя не задеваться?). – После встречи небольшой чай, там же, в лаборатории…

Чай, конечно, менял дело. Это неплохо, чай из колбочек и пробирок. Он меня толкал согласиться. Сами видите… Неудобно в таком виде… Иностранец все-таки… А соотечественника – удобно? Соотечественник – понятно, да и вы молодцом…

Молодцом… пятница… я думал, четверг. Я мог гордиться собою. Чем я не «интересный человек»? По крайней мере, сегодня я очень интересный человек. Кто знает здесь, что он (я подумал о себе в третьем лице) только что закончил вещь! Для меня все еще оставалась среда, когда я наконец-то, после месячных усилий, сел за машинку… Мне казалось, что прошла одна ночь, – оказалось, две. О, это признак! Это вселяет надежду. Я еще не читал, что там оказалось написано, но раз не помню, то, может быть, и текст. Помню, что последнее, что описывал, был двор – в него я и вышел.

Я вышел из него. Я мог и им сегодня гордиться. Шуточное ли дело, две бессонные ночи (может, я где-то и прикорнул часа на три, но в том же курятнике, не раздеваясь, как цыпленок на насесте), сорок страниц непрерывного текста, около двух поллитровок уже, не считая шампанского, которое я выпил сам… Это не всякому, это не всякий…

А была уже пятница. И всего лишь полдень. Вчерашний день просвистел как пуля у виска. Мы, то, что осталось от компании, Марксэн, Даур и я, ехали в «запорожце» сотрудника Драгамащенки. От предстоящей мне ответственности я окончательно протрезвел, и кое-что прояснилось. Например, с абузинами… С англичанином возникли сложности. Отказать ему, сами понимаете, неловко, но дорога к месту расселения обезьян пролегала мимо «объекта». Что это был за объект, сотрудник и мне не сказал, но я так понял, что англичанину обезьян не видать. Тем более они-то и были абузины: общий корень персидского происхождения. «Вот как!» – восхитился я. А мне, сказал сотрудник, меня и имея в виду, если меня это интересует, можно это устроить. Они не могут заплатить мне за выступление, но вот это могут: хоть завтра возьмут институтский автобус и поедут, кстати и проверят, как идет подготовка к зиме, зима – главная для обезьян проблема, прошлая была тяжелая зима, много снега, трудно проехать, и морозы до двадцати пяти доходили там, в горах, где обезьяны, и у них слегка подмерзли хвосты, а в остальном они выдержали, и раз они выдержали эту зиму, то выдержат и следующие, только, конечно, их надо поддерживать, у них есть домики от непогоды, и подкармливать их надо, а так они на воле, можно считать… Да вы сами увидите. Лучше ли им на свободе? Об этом не может быть и речи, вы бы только поглядели на этих красавцев! Какие гривы! Это же львы, а не обезьяны… Наличие живого чувства в устах обезьяньего, оказывается, сотрудника порадовало меня. Что-то зашевелилось там, на дне моей было опустевшей писательской утробы, и стало стремительно разбухать и распирать наподобие замысла. Советские обезьяны… Освобождение обезьяны… Русская обезьяна… Обезьяна, живущая на воле в условиях социалистического общества… Без клетки… Обезьянья воля… Республика обезьян… Абузинская АССР… Обз. АССР… Абз. АССР… Так, нельзя – все обидятся. Обезьяны не обидятся. Главное – не обижать обезьянок. Их-то уж я не дам в обиду. Нет, это можно, нужно написать! «Дали свободу»… разрослись гривы, зато подмерзли хвосты… нуждаются в подкормке… Что-то в этом есть! Всегда я залетаю с первого раза… А потом годами не могу разродиться. Плод давит на плод. Масса начинает бродить. Вина уже не получилось – приходится гнать самогон.