Граф, совершающий вместе с его величеством поездку по западным областям Шотландии, мог получить это письмо только через несколько дней, даже если бы посланный с ним гонец отправился в путь немедленно.

На следующий день, в субботу 13 июля, леди Хаттон явилась в тайный совет и поведала его членам «в страстных и трагических выражениях… что у нее силой отобрали ее дитя; она также сообщила нам, что ввиду слабого здоровья своей дочери отправила ее ненадолго пожить у сэра Эдмонда Уидипола, но сделала это открыто, ни от кого не таясь. После чего сэр Эдвард Коук… заявивший, что у него якобы имеется распоряжение совета, приехал с сыном и дюжиной вооруженных слуг к сэру Эдмонду Уидиполу, где находилась их дочь, питая самые злобные намерения, вышиб с помощью то ли бревна, то ли скамейки дверь и потащил дочь к своей карете; она сообщила также множество других подробностей, пересказом которых не стоит докучать его величеству».

Совет назначил дальнейшее рассмотрение дела на вторник с тем, чтобы выслушать и жалобы самого сэра Эдварда Коука. Но леди Хаттон не желала ждать. Она снова явилась в совет и попросила дать распоряжение о том, чтобы ее дочь вернулась в Лондон из Стоук-Поджеса нынче же вечером, потому что она очень слаба здоровьем и пережила слишком большой испуг. «Что совет счел вполне убедительным доводом, основываясь на человеколюбии, и, дабы избежать дальнейших неприятностей, написал сэру Эдварду Коуку письмо, ознакомив его с жалобами и пожеланиями его супруги и известив, что он должен передать свою дочь мистеру Эдмонду, секретарю тайного совета, а тот отвезет ее в Лондон, и вплоть до рассмотрения дела она будет жить в его доме».

Пришлось немало потрудиться, чтобы устроить все это в воскресенье, но мы тут видим руку лорда-хранителя. Уж в тот день ни о каком послеобеденном сне не могло быть и речи. Вечером секретарь тайного совета приехал в Стоук, но сэр Эдвард заявил ему, что его дочь находится вовсе не в столь критическом состоянии, и дал слово, что привезет ее в дом к мистеру Эдмонду завтра утром.

Наступил понедельник. Дочь не появилась, и совет послал еще одно распоряжение, на этот раз с указанием, что «при необходимости юную особу могут доставить силой». Леди Хаттон взяла с собой нескольких вооруженных друзей и поехала по дороге к Стоуку, надеясь, что с мужем придется сражаться; однако хитрый Коук, видимо, почуя недоброе, выбрал другой путь и привез измученную Фрэнсис прямо к секретарю совета. Вероятно, она провела в его доме остаток дня и ночь. «Во избежание непредвиденных осложнений» совет «распорядился держать ее местопребывание в тайне до слушания дела, которое было назначено на завтра, и допускать до общения с ней только двух дам по выбору сэра Эдварда Коука и его супруги, что и было соответственно выполнено, сэр Эдвард Коук назвал имя леди Комптон, а его супруга леди Берли».

Хочется надеяться, что Фрэнсис хотя бы ненадолго уснула, а вот ее тетка леди Берли наверняка провела очень неприятный вечер, потому что леди Комптон, мать сэра Джона Вильерса и графа Бекингема (она побывала замужем три раза, третий за сэром Томасом Комптоном), была одной из самых вздорных и злобных мегер своего времени, переспорить ее могла разве что сама миледи Хаттон.

Во вторник пятнадцатого июля сэр Эдвард Коук предстал перед членами тайного совета. Он сразу же выдвинул контробвинение против своей супруги, заявив, что она намеревалась увезти их дочь во Францию, желая расстроить ее брак с сэром Джоном Вильерсом. Совет отказался обсуждать этот брак и потребовал, чтобы бывший лорд верховный судья дал объяснения по поводу выдвинутых против него обвинений, а обвиняли его «в нарушении общественного порядка и в применении силы». Сэр Эдвард Коук ответил, что вернул себе дочь в соответствии с законным правом. После чего совет постановил, что он через какое-то время будет вызван в суд Звездной палаты, а пока его дочь должна находиться под попечением генерального прокурора сэра Генри Йелвертона.

И вот 18 или 19 июля сэр Ральф Уинвуд выложил перед членами совета козырного туза. Он показал им письмо его величества, в котором тот одобрял все, что он, Уинвуд, сделал для заключения брачного союза между сэром Джоном Вильерсом и Фрэнсис Коук. Тайные советники оцепенели от ужаса. Что ж, если его величество поддерживает сэра Ральфа Уинвуда и сэра Эдварда Коука, его советники тоже будут их поддерживать. Судебный процесс в Звездной палате должен быть приостановлен. Генеральный прокурор взял на себя неблагодарный труд попытаться хоть как-то примирить сэра Эдварда Коука и его супругу. Насколько он в этом преуспел, мы можем узнать из постскриптума к письму его величеству, которое совет сразу же ему и отправил:

Вот что пишет Джон Чемберлен своему приятелю сэру Дадли Карлтону, давая подробнейший отчет об этом деле: «Ее (Фрэнсис Коук) отправили в Хаттон-Хаус с условием, что леди Комптон и ее сын будут посещать ее, — дабы не мытьем, так катаньем добиться ее согласия». Нам неизвестно, долго ли супруги прожили под одной крышей, но уж никак не больше полумесяца. Как бы там ни было, Хаттон-Хаус принадлежал леди Хаттон, а не сэру Эдварду, что, несомненно, было еще одной из причин для раздора. В начале августа Коук перевез дочь в Кингстон к своему сыну от первого брака сэру Роберту Коуку, и леди Хаттон тотчас же переселилась в этот город, чтобы видеться с дочерью каждый день и давать отпор леди Комптон и метящему в женихи Джону Вильерсу всякий раз, как они явятся ее обхаживать.

А что же хранитель печати, Фрэнсис Бэкон? Опустошенный, измученный, он уехал из Лондона в Горэмбери, как только дела в совете завершились. Будем надеяться, печась о его благе, что все это время его супруга гостила у своей матери, потому что в Горэмбери Фрэнсиса ожидало общество того, кто мог с радостью разделить его досуг, вдохнуть в него силы, читать в рукописи его magnum opus, смеяться вместе с ним, сочувствовать, беседовать обо всем на свете, кроме брака, — словом, друг, которого он не видел десять лет, католик, отказавшийся присутствовать на англиканских богослужениях, изгнанник, который скитался все эти годы по Европе и которому наконец позволили вернуться под личное наблюдение Фрэнсиса при условии его безупречного поведения, — Тоби Мэтью.

13

Тоби должно было исполниться в октябре сорок. Его другу и наставнику было пятьдесят семь. Интересно, сильно ли их поразили изменения во внешности друг друга и, может быть, в манере, которые произошли с обоими за десять лет разлуки? Фрэнсис, несомненно, постарел: проседь в волосах, складки у носа и у губ, легкая отечность под глазами, все это говорило о том, что он приближается к шестидесяти. Сказались долгие часы работы и днем, и по ночам. Но в уголках глаз по-прежнему таился юмор, легкая насмешка.