Стоит субботний вечер. И как положено в суббо­ту, все мужчины и женщины выбираются в город. Они выходят в свет, прилюдно целуются взасос, по­жирают эскалопы с подливкой и морской язык, зажа­ренный на гриле, подмигивают друг другу через стол, чтобы лишний раз удостовериться в своей не­отразимости, и снова погружаются в пучину любви. Я покрыла ресницы черной тушью, губы – алой по­мадой, щеки – бежевой пудрой. Ты надел свою люби­мую рубашку. Мы будем есть, пить и смеяться, посы­лать друг другу поцелуи над дымящимся блюдом мидий, до потери пульса мешая сидр с белым вином.

Ресторан набит битком. – Остался только один сто­лик, как раз для двоих, там, в уголке, – говорит хозяй­ка. Ты садишься спиной к залу, я – лицом. За соседним столиком две девушки беседуют об отношениях между полами. Я невольно улыбаюсь. Я заранее пред­ставляю себе все, что они сейчас скажут. Наклонив­шись к тебе, я шепчу:

– Прислушайся…

Ты берешь меня за руку и, читая меню, следишь за их разговором. Они проводят выходные вместе, в полном спокойствии, вдали от мужчин. Они про­бежались по магазинам, посидели с книгой у ками­на, приняли пенные ванны, сравнили свои ночные кремы, посплетничали о мужчинах, постригли чел­ки, подпилили ногти. Они понимают другу друга с полуслова и смеются от радости.

– Лучше всего жить с женщиной, а с мужчинами только спать, – заключает одна из них и всхлипыва­ет от смеха, уткнувшись носом в салфетку.

Я тоже принимаюсь смеяться, укрывшись за кни­жечкой меню. Ты негодующе смотришь на меня.

– Ты тоже так считаешь?

– Считала…

– Какая дурацкая идея! Ты меня разочаровала. У меня даже аппетит пропал.

Ты бросаешь меню, и сидишь с отсутствующим видом, мрачный и злой. Я замолкаю, чтобы не дово­дить дело до взаимных обвинений. Мы заказываем молча. Я блуждаю взглядом по залу, натыкаюсь на одинокого мужчину. Он улыбается и пожирает меня глазами. Я улыбаюсь в ответ. Он отрывает кусок бу­мажной салфетки и что-то царапает. Я жду с бьющим­ся сердцем. Закончив писать, он поднимает свое про­изведение над головой, и я читаю: «Спасибо, что вы такая красивая». Я снова улыбаюсь и отвожу взгляд.

Твоя тарелка усеяна шариками из хлебного мяки­ша. Ты теребишь вилку, кладешь ее на место, снова берешь в руку и вычерчиваешь на скатерти узор, на­поминающий тюремную решетку. На моих губах за­стыла улыбка, предназначенная другому, и я обра­щаю ее к тебе, беру тебя за руку, сжимаю твою ладонь в своей. Ты, наконец, успокаиваешься, произносишь, улыбаясь:

– Я сглупил…

– Это уж точно.

На столе появляются тарелки с дымящимися ми­диями. Мы закатываем рукава, разворачиваем боль­шие белые салфетки и запускаем пальцы в горячую подливку. Наши бокалы наполняются белым вином. Ты хочешь научить меня есть мидии, показываешь, как это лучше делать. Я не смею признаться, что уже ела их до знакомства с тобой, и делаю вид, что слу­шаю. Я послушно повторяю твои движения, и ты до­вольно киваешь. Потом, забывшись, я снова запус­каю пальцы в горячую подливку, пытаюсь нащупать бело-оранжевого моллюска, чтобы схватить и растер­зать его. Ты ловишь меня на месте преступления и смотришь недобрым взглядом. Я пожимаю плечами:

– Мне так больше нравится, когда соус стекает с пальцев…

Ты не разделяешь моей веселости. Я вздыхаю:

– Перестань, прошу тебя. Почему все и всегда должно быть идеальным? Расслабься….

– Да, я хочу, чтобы все и всегда было идеальным. Мы с тобой должны быть выше, чем все остальные, выше чем банальные рассуждения и жирные пальцы…

– Я никогда не смогу стать идеальной… Это так невесело!

– Вот увидишь, со мной у тебя получится.

Одинокий мужчина не спускает с меня глаз. Он ждет, пытается поймать мой взгляд, выслеживает ме­ня, словно пробует на язык. Я постоянно ощущаю его пристальное внимание. Он ласкает меня взглядом, томно вкушает меня. Ситуация его забавляет. Я рас­слабляюсь, окунаюсь в его глаза. У него чувственный рот, глаза игриво прищурены. Он тоже ест пальцами, отвратительно размахивая своими дерзкими ручища­ми. Он закатал рукава бирюзового свитера и измазал­ся в подливке по самые локти. Он слизывает соус, не­отрывно глядя на меня. Я краснею и отвожу глаза.

Но ты уже почуял неладное и раздраженно спра­шиваешь:

– Тебе не нравится? Что-нибудь случилось?

– Ничего…

– Я вижу, что ты не такая как всегда, что ты что-то такое заметила.

– Да нет же, все в порядке, правда.

Я отвечаю слишком быстро, и ты резко оборачива­ешься, ловишь пристальный взгляд незнакомца, вскакиваешь и гневно хватаешь меня за руку. Ты ки­даешь на стол двести франков и тянешь меня к выхо­ду. Я пытаюсь вырваться, протестую:

– Мы не закончили.

Ты сжимаешь меня так сильно, что сопротив­ляться бесполезно.

Мы выходим на тротуар, ты подталкиваешь ме­ня к машине, открываешь дверцу и буквально швыряешь меня внутрь, а сам садишься за руль и трогаешься, все так же стиснув зубы. Ты мчишься на полной скорости, не тормозя на поворотах. Мы все глубже погружаемся в черный загородный пейзаж. Деревья угрожающе склоняются над доро­гой, свистя на ветру. Вдруг ты резко тормозишь, открываешь дверцу и выбрасываешь меня в ночь. Я падаю на дорогу, вскакиваю на ноги.

Меня трясет от холода. Я складываю руки на груди, чтобы хоть немного согреться, вперив взгляд в задние огни твоей машины, исчезающие вдалеке. Усевшись на придорожный столбик, я проклинаю этот пронизывающий ветер и твою жестокость. Я жду. Я знаю, что ты за мной вернешься.

В ту ночь мы спали отдельно.

Ты устроился на диванчике в гостиной.

Наутро ты принес мне завтрак в постель. На под­носе были рогалики, чашка кофе, свежевыжатый апельсиновый сок и красная роза.

Я оттолкнула поднос ногой.

Ты печально на меня посмотрел.

Я с головой накрылась одеялом, чтобы не разго­варивать с тобой.

Я слышала как ты выходишь из спальни, как хлопает входная дверь.

Я бросилась к телефону, набрала номер младшего братика. «Забери меня отсюда, – умоляла я, пожалуй­ста, забери. Мне так страшно, мне так страшно с ним оставаться».

В моем голосе слышались рыдания. Брат сказал: «Сиди на месте. Я скоро буду».

Я рассказала ему как найти дом. Он все записал и повторил: «Сиди на месте. Я скоро буду».

Я снова забралась с головой под одеяло и стала ждать.

Потом вернулся ты и принес сто цветочных бу­кетов. Ты расставил их по всей комнате. Они бы­ли разноцветные: некоторые – в горшках, другие – в охапках. Ты занял все стаканы, все емкости в доме, проложил к моей кровати целую дорожку из цветов – красных, белых, желтых, голубых.