И все потому, что на скоростной дороге я и вправду повстречал Будду. А что там поделывает повстречавшийся мне раньше черт по имени Гудмэн, мне неизвестно.

Этот дом был расположен неподалеку от военно-морской базы Ёкосука. Его постояльцы время от времени менялись — это были и морские офицеры, и младший командный состав. В особенности часто жильцы менялись, когда в ходе боевых действий наступали перемены и положение становилось угрожающим. Только кто-то появится в доме — глядь, через несколько дней он снова пуст…

Дом принадлежал семье моего товарища по детским играм. Его отец владел неподалеку землей и домами. Кроме того, у него была лодочная станция. Поскольку они жили совсем рядом, в дождливые дни, когда огромный дом пустовал, мы без спросу забирались за ограду и проводили время в свое удовольствие.

В тот день мы, как всегда, пролезли в сад и бесились там. Вдруг мы заметили, что из глубины дома за нами наблюдает молодая супружеская пара. Они пили чай. Поскольку ругать нас они не стали, мы продолжали свои игры. Заметив, что супруги смотрят на нас с улыбкой, мы вошли в еще больший раж и с криками стали носиться по саду.

Тут мужчина вышел на открытую веранду и подозвал нас. Он спросил, в каком классе мы учимся. Я был старостой в том квартале и ответил за обоих: сказал, в каком классе учится мой приятель, а потом добавил, что в следующем году я пойду в расположенную неподалеку среднюю школу Сёнан. Мужчина воскликнул: «Да ну?!» — и внимательно посмотрел на меня. Он, без сомнения, был мичманом, и, если он учился в военно-морском училище на острове Эдадзима, то, конечно же, знал, что школа Сёнан являлась в тогдашней Японии основным поставщиком курсантов в это училище. Может быть, именно поэтому мужчина пригласил нас в дом, усадил, щедрой рукой насыпал каждому конфет, которые уже становились роскошью.

Поскольку дом служил для супругов временным пристанищем, в гостиной почти никакой мебели не было. Мы сели за простой низенький столик, и нас угостили незабываемо вкусными дешевенькими сластями.

Супруги выглядели в наших глазах грандиозно. Мужчина — огромный, с бритой головой, в кимоно. Я подумал, что он давно не позволял себе расслабиться. Наверное, это его первая увольнительная за много-много дней. Женщина была высокой и худощавой, ее детские глаза светились добротой. Нам они казались почти стариками, но в них обоих проглядывало что-то детское.

Своим мальчишеским сердцем я все-таки понял, что, хотя сегодня днем они здесь вдвоем, они просто не знают, чем им заняться. Наверное, поэтому мужчина и позвал нас.

Мы забрались в сад без спросу и потому как бы чувствовали себя обязанными говорить с ними. Мне кажется, я понял, как нелегка была в то время жизнь для этих столь подходящих друг другу людей.

Тем не менее они были столь по-детски обаятельны, что сумели пленить даже наши мальчишеские сердца. Если бы я тогда отдавал себе отчет в том, что они вовсе не бессмертны, я бы помолился за них… Откровенно говоря, именно тогда, в ту войну, я понял, что это такое — эрос.

В какой-то момент я спросил: «А вы поженились недавно?»

Мужчина легонько коснулся моей головы, как бы осаждая мою прыть, и одновременно счастливо посмотрел на женщину, они засмеялись. Они счастливо смеялись тому, что я угадал, и я сам тоже был доволен. Мой вопрос объяснялся вовсе не желанием подлизаться к взрослым. Мною двигало — как бы это сказать? — сочувствие к прекрасному и чудесному, которое обречено погибнуть, разрушиться. Может быть, то было впервые испытанное мной чувство радости от созерцания трагедии. Это было до того, как я понял всю ничтожность парадной стороны жизни. Я тогда всей душой пожалел их.

«А когда вам снова идти на войну?» — робко спросил я и подумал, что не должен был задавать этого вопроса. Мужчина оценивающе посмотрел на меня и деланно улыбнулся: «Да уже совсем скоро». Тут он широко развел руки, обнял нас обоих, потрепал по щекам. Я не ожидал этого, но оттого только острее ощутил, что это было прощание. Его щетина уколола мою щеку. Я понял, что своих детей они решили не заводить.

— Растите большими и здоровыми! Растите большими! — повторял мужчина, словно молитву. Находясь в его объятиях, я сдерживал желание тоже обнять его и только тряс головой.

Не прошло и недели, как молодые супруги куда-то исчезли. Наверное, он оставил молодую жену, чтобы отправиться на южный фронт, а она возвратилась к родителям. Вероятно, его корабль зашел в Ёкосуку для подготовки к очередному выходу в море, и молодым супругам удалось побыть наедине в этом доме всего несколько дней.

В тот вечер мы вторглись в их время, которого им оставалось так мало. Что они чувствовали? На картинах западных мастеров часто можно видеть сцену бракосочетания Марса и Венеры — над их головами изображены ангелы в облике детей. Были ли мы для них такими же ангелами? Лично я нескромно полагаю, что это было именно так.

С тех пор прошло полгода, и в конце зимы мне, старосте местной группы школьников, было приказано дирекцией школы — а такое время от времени случалось — присутствовать в качестве представителя от детей на церемонии проводов останков одного павшего смертью храбрых, что проживал в нашем районе. Мне указали на тот самый дом…

В тот день на доме были вывешены черно-белые траурные флаги. Пока мы томились в ожидании, подошла к дому та самая женщина. В руках она держала белый ящичек — урну с останками. В тот день на ней было черное кимоно, и выглядела она намного старше, чем тогда. Позади нее пожилой человек — наверное, отец — держал фотографию ее мужа в черной рамке, где тот выглядел не просто моложе по сравнению с нашей единственной встречей — он показался мне совсем мальчишкой.

Случилось то, что должно было случиться. Такое может случиться с каждым… Оттого все были спокойны, никто не плакал, не голосил. Лицо вдовы не выражало абсолютно ничего, и мне показалось это вполне нормальным.

Как и все взрослые, я держал в руках благовонную палочку. Не делая никаких различий в возрасте, вдова точно так же спокойно и бесстрастно склонила передо мной голову. В те годы подобная сцена представляла собой самое заурядное зрелище. К тому времени почти все эмоции относительно жизни и смерти были уже истрачены.

Она уехала из того дома уже на следующий день. Сослуживцы ее мужа на базе в Ёкосуке уже справили поминки. Она как говорили, уехала на родину мужа, чтобы захоронить урну.

— Ты думаешь, в том белом ящике и вправду был его прах? — с важным видом спросил мой товарищ.

— Что-нибудь там все-таки, наверное, было. Может, вещи его.

— Они же все с кораблем утонули. А в том ящичке, должно быть, только деревяшка с надписью: такой-то погиб смертью храбрых.

Я согласился с ним без всяких возражений. Я представил себе, как после церемонии, когда все оставили ее, вдова открывает ящик, чтобы узнать, что там находится. И она чувствует себя счастливой оттого, что там ничего нет.

Совсем недавно я навещал одного знакомого, который живет в тех краях, и таким образом, спустя много лет, оказался возле того дома. Почти все дома в округе были перестроены, и лишь этот да еще соседний с ним дом выглядели по-прежнему. Только покрасили их — вот и все. Вокруг сада, куда раньше можно было свободно войти с дороги, теперь поставили низенький заборчик из бамбука. Но сад был все равно виден. Из-за забора доносился звук включенного телевизора и звенели детские голоса. Тут дверь дома открылась. Из нее показались молодые супруги и мальчик с девочкой дошкольного возраста. Они куда-то собирались.