– Так что приключилось со Скарлет? – наконец выдала она. И тут уж чертовы тиски сжали мой затылок со всей силушки.

– Мы порвали.

– Да, слышала, – сказала она. – Однажды у меня тоже был такой приятель. Знаешь, все было отлично, но потом мы порвали. Думаю, я пугала его? Некоторые мужчины не любят сильных девушек? Они хотят, чтобы в семье у них было главенство?

Должно быть, у меня на лице появилось довольно кислое выражение, потому что она неожиданно перевела стрелки.

– Я беспокоюсь о Скарлет. Как тогда, за несколько дней до того, как она должна была вернуться в школу. Она позвонила и спросила, не может ли переночевать у меня. На самом деле она не собиралась действительно у меня ночевать? Она только хотела, чтобы ее родители так думали? У меня появилось нехорошее предчувствие.

– Да? – сказал я, мой аппетит умер, гамбургер приобрел вкус опилок.

– У меня появилось подозрение, что она собиралась провести ночь в доме Митча? У меня был такой приятель, он хотел заниматься этим все время, и я иногда вынуждена была ему сказать, вроде как, не оставишь ли ты меня в покое…

– Знаешь что? – сказал я, положив бургер обратно на тарелку. – Мне нужно возвращаться в пансион. Я забыл. Я дежурю.

Она была слишком тупа, чтобы спросить, с чего это я вдруг дежурю и что я должен делать. В общем, я кинулся со всех ног обратно в школу, все действительно происходило на дикой скорости. По счастью, это было воскресенье, Е.К. отсутствовал, и я просто бросился на кровать и уставился в потолок, моя голова была словно лягушка во взбивалке для яиц.

Пока я лежал так, до меня дошло, что, может быть, Бог видел меня в ту ночь на холме с Марго, как она нюхает свои пальцы. Должна же быть какая-то причина, почему это случилось со мной. Я имею в виду эти дела с Рейчел. Клянусь, я чувствовал здесь руку Бога. Как будто он отвлекся от других своих обязанностей, чтобы по-настоящему ткнуть меня в это.

Как-то вечером я прогуливался вдоль ограды футбольного поля, солнце садилось. Я чувствовал себя печально, но поэтически. Я словно бы видел себя со стороны, гуляющего в одиночестве, и мне вроде бы даже нравилась эта картина. В любом случае, когда я вернулся в комнату, я уселся за стол и начал записывать все, что чувствую, все, что делает меня отличным от других мальчишек в школе. Я записал это как письмо и послал дьякону Артуру, потому что, ну, он ходил в церковь, казалось, он добрый парень, он никогда не брал масло раньше маленьких мальчишек и все такое. Так что я подсунул письмо ему под дверь.

На следующее утро я увидел дьякона по дороге в кабинет французского. Он опустил глаза, словно меня не видит, и я подумал: ох-ох.

Может быть, в тот день, а может быть, на следующий, я позабыл, хренов Е.К. ворвался в комнату и сообщил мне, что только что слышал, как дьякон Артур рассказывает парню в киоске, что я – псевдоинтеллектуал. Но это еще не все. Стало еще хуже. Я не знал, что означает псевдо, я думал, что это уровень интеллекта, понимаете, как суперэкстра. Я просто вспыхнул от удовольствия, понимаете, как будто во всеуслышание было сказано: я – голова, и все об этом знают.

Так что, когда Е.К. вышел снова, я влез в его большой словарь и бросил туда взгляд. И обнаружил, что это дутый интеллектуал. Ну, это был удар. Я хочу сказать, что я сел на кровать, словарь все еще был у меня в руках, и уставился в окно. Я просто был болен от этого, парень, просто был болен.

После этого все меня стали презирать, даже мелкие, словно раздолбая, который осмеливается ходить по тому же проходу в библиотеке или стоять слишком близко в киоске на перемене. Как будто все меня послали на фиг и перестали рядом со мной дышать. Даже Е.К., который в один прекрасный день важничал перед парочкой девчонок на крыльце Епископской школы. Он стал словно бы героем кампуса, настоящим всезнайкой, и я просто не мог ничего с этим поделать.

– Эй, Е.К., твоя сестра все еще проделывает этот трюк с осликом? – сказал я.

Насмехаться над Е.К. было самым низким из чертовых падений. К тому же следует быть осторожным с подобными ребятами, понимаете? Я хочу сказать, они выглядят слабыми, и угодливыми, и даже глупыми, черт побери, но я обнаружил, что, если их задеть, они могут взорваться прямо тебе в лицо, словно ручная граната; это не те крысы, которых можно загнать в угол. Так что, вернувшись в комнату, Е.К. принялся расхаживать, словно он префект или что-то вроде этого, он выглядел таким франтом в своем маленьком коричневом пиджаке, черные волосы аккуратно причесаны, блестят, и он сказал, только подумайте:

– Если ты еще раз сделаешь такое, я изобью тебя до смерти.

Что странно, я не знал, как мне его отбрить. Он был в положении, когда нечего терять, а я мельком видел его тело по ночам, когда мы ложились в постель, напряженное и мускулистое, ни капли жира. Но в любом случае ему нельзя было позволить продолжать в этом духе. Поэтому я спросил:

– Ты имеешь в виду философски или буквально?

– Я хочу сказать, найди себе другого петрушку, – ответил он. И это был плевок.

– Кто такой петрушка?

– Тот, над кем люди смеются.

В эту минуту мое мнение о Е.К. целиком и полностью изменилось. Отвратительно, что он напугал меня, заставил прекратить над ним издеваться. Но именно это и произошло. Я хочу сказать, что какое-то время, после того как он вылетел из комнаты, я даже говорил сам с собой вслух, какой он козел, как я дал ему благоприятную возможность, которой ему никто не давал, как я не собираюсь больше быть ему другом, раз он так на меня набрасывается. Черт с ним. В общем, я декламировал, что ему скажу, каким холодным я намерен стать. Но когда он после объявлений вернулся, все еще отмалчиваясь, я почувствовал, что мне хочется, чтобы все наладилось. Я не мог выносить напряжение, от этого у меня желудок завязывался в узел. Так что я извинился.

– Послушай, – сказал я, – мне жаль, что я сказал про ослика, но я не люблю, когда мне угрожают, о'кей? Это приводит меня в ярость.

Я думаю, он знал, что я должен это сюда приплести, в противном случае показалось бы, что я его испугался. Через некоторое время он пустился рассуждать о своем обычном дерьме. Но еще несколько дней он меня пугал. Иногда я просто чувствовал, что вот-вот расплачусь, я и без того был ужасно расстроен, а тут еще это. Если меня победил Е.К., я хочу сказать, куда же дальше? Только вылизывать языком унитазы.

Даже если забыть о церкви, я в любом случае ненавидел воскресенья. Не имеет значения, где ты, пусть даже в деревне, запах воскресенья повсюду, все вокруг мертвое и застывшее, ни одной гребаной души на улицах. Так что, чтобы не застрелиться, я отправился в общежитие Тринити-колледжа навестить Харпера. Это было самое размилейшее место на свете, зеленый плющ на стенах, ребята гуляют по двору, разговаривая о своих делах, как раз та картина, которая возникает в уме, когда думаешь о поступлении в университет. Я поднялся по лестнице к комнате привратника. Привратник собирался позвонить Харперу, но я попросил его этого не делать, я хотел устроить сюрприз.