Алексей, не глядя, отхлебнул из протянутой напарником фляги. В ней оказался самогон, ядреный первач, до которого Мартын был большим охотником и большим специалистом в этом деле. Поговаривали, что у него в лесу заимка имеется, а там – самогонный аппарат. Власти же на подобное непотребство глаза закрывают, ведь Мартын – первейший тракторист и единственный специалист по технике. Арестуй такого, а работать кто будет? Вот и весь разговор. Председатель был рад, что Мартын пашет, как вол, Мартын был рад, что никто из начальства в его скромные делишки не вмешивается, а мужики были рады, поскольку у Мартына всегда можно было разжиться шкаликом или доброй бутылью.

Алешка от неожиданности закашлялся, и все его возвышенно-романтическое состояние как рукой сняло.

– То-то же, – удовлетворенно заметил Мартын. – Если она тебе так в душу запала – женись. Ты у нас парень видный, ПЕРСПЕКТИВНЫЙ.

Тракторист очень любил это слово – «перспективный», и использовал его к месту и не к месту. В данном конкретном случае слово было к месту, как нельзя более к месту. Перспективный! В том и проблема, что Лешка – перспективный, а так бы, действительно, плюнул на все и женился, но эта перспектива чертова… Он – не просто комсомолец или даже коммунист, за этим дело, в конце концов, не станет, он – работник важной государственной конторы, само название которой люди опасались произнести вслух лишний раз. Чекист, так его называли за спиной. То ли кличка, то ли уважительное прозвище. Он и приехал-то в эту богом забытую деревеньку только потому, что приказ пришел.

Гражданская война осталась в прошлом, но первой в мире рабоче-крестьянской державе предстояло сделать многое, чтобы раны, нанесенные клыками империализма, затянулись. А враги ведь не спят, только внешние, диким волкам подобны, молча бродят по ту сторону границы, выжидают, высматривают и вынюхивают, а внутренние изо всех своих сил вредят неокрепшему пока организму советской России. При чем тут Она? А при том! «Нужно было родителей правильно выбирать!» – с неожиданной злостью подумал Алексей. Или хотя бы не упрямиться: отказалась бы, написала – знать, мол, таких не знаю и ведать не ведаю, многие так делают, и ничего, живут. А эта – отказ писать не захотела, кулацкая дочь! Разве может он, человек, которому доверяют и партия и правительство, жениться на девушке, чьи родители – кулаки и угнетатели рабочего класса? Враз конец настанет и доверию, и карьере.

– Не хочешь? – Мартын усмехнулся.

Вот же товарища судьба послала! Хотя, какой из Мартына товарищ? Да и не может у Алексея товарищей или друзей быть, по определению. Мартын – это так, сочувствующий местный. Или можно так: доверенный человек, хорошо знакомый с местной обстановкой. А что он Алексея и трактором управлять учит, и поле вспахивать, и боронить, и другим каким делам, на первый взгляд совершенно чекисту не нужным, так что из того? Пусть население видит: ТАМ не белоручки работают, а нормальные мужики. Контакт с местным населением, учил Алексея Владимир Иванович, – первейшее дело, тут тебе и помощь, тут тебе и разведка, тут тебе и прикрытие. А Владимир Иванович человеком умным был.

– Понимаю. – Мартын вновь протянул ему фляжку, теперь Алексей хлебнул осознанно, но все равно, едва не поперхнулся, уж больно ядреный самогон сегодня. – Ты молодой, но рассудительный, из-за какой-то бабы жизнь под откос пускать не собираешься, а саму бабу эту хочешь так, что аж в глазах темнеет. Верно?

– Верно. – Интересно получается, вот он сидел, думал, а Мартын сказал три слова, и все Алешкины мысли в слова эти улеглись, как патроны в барабан револьвера.

– Присоветовать тебе что, или сам додумаешься? – Тракторист-самогонщик хитро прищурился, а Алешка словно впервые увидел его со стороны. Наполовину седой, сгорбленный, хоть и не старый, лет сорок ему, а, может, и больше будет, лицо неприятное, рябое и опаленное – старая травма. И глазки у него мелкие, какие-то мутные, как самогон, но умные, и от этого втройне страшно.

– Присоветуй. – Авось действительно что умное скажет?

– Если в жены взять не можешь, сделай ее полюбовницей. Главное, сначала женись, не важно на ком, главное, чтобы супруга будущая чистая была. Ну, сам понимаешь…

Алеха кивнул. Понимал, еще как понимал, разговор о женитьбе с ним уже не раз заводили, и кандидатура подходящая имелась, из рабочей семьи, студентка, комсомолка, своя, проверенная, но – не та. Не Она.

– Дальше, после свадьбы, сможешь делать, что захочешь. – Мартын извлек из кармана засаленной телогрейки портсигар, трофейный, если ему на слово верить. Вот в этом-то и проблема: как такому поверишь, когда у него в каждом глазу по бесу сидит? – Главное, чтоб все тихо было, никто и слова не скажет.

– А если она не согласится?

– Ну… – Мартын запыхтел вонючей самокруткой. – А тебе так уж ее согласие нужно? И вообще… Бабы – они, как собаки, должны свое место знать, а чего уж там они хотят или не хотят – дело десятое.

– А если?..

– Никаких «а если»! Во-первых, бежать ей не к кому. К властям? Так власти местные ее родных в ссылку отправили, милиция для нее – враг найпервейший, как и сама советская держава. Во-вторых, какая баба признается, что над ней мужик насилие учинил? Чтобы потом вся деревня пальцами на нее показывала? Ну а в-третьих – кто она такая, чтобы рот разевать? Дочка врагов народа, кулацкое семя. У нее, если хочешь знать, другой дороги нету, уж больно девка из себя видная. А жениться на ней дураков тоже нету, не один ты такой умный. Так что сам думай. Год, ну два она еще продержится, потом все одно под кого-нибудь да ляжет.

Алексей сам не понял, насколько этот разговор запал ему в душу. Теперь каждый божий день где-то в груди, совсем рядом с сердцем, ворочалась толстая, словно жирная черная пиявка, мысль. А что, если Мартын прав? Что, если другого выхода нет? Она обречена, кому, как не ему, Алексею, это знать? Дочь врага народа в скором времени вполне может последовать за своими родителями. Он – ее единственный шанс на спасение, ее единственная надежда, под его защитой – а Алексей готов был защитить ее от целого мира – Она сможет жить спокойно и богато. У нее будет все: дом, нормальная работа, наряды. Все! Но она, глупенькая, как все женщины, может не понять… В словах Мартына есть своя правда.

Утро выдалось на редкость солнечным, теплым и просто замечательным, и я пришла на работу в приподнятом настроении. Да и день порадовал: никаких эксцессов, никаких скандалов, Маша и та вела себя очень спокойно, она даже попросила прощения за вчерашнее.

А после обеда ко мне подошла Светлана и, дико извиняясь, попросила, чтобы я вечером подежурила в школе. Вообще-то, очередь была не моя, меня пока в список дежурных не внесли, но Мария Владиславовна приболела, а заменить ее, кроме меня, было некем. Светлана так извинялась за причиняемые мне неудобства, что я не нашла в себе моральных сил ответить отказом. Бедный Рафинад, ему предстоит еще один вечер провести в одиночестве…

Вновь длинные гудки. Пять. Шесть. Семь… Досчитав до десяти, Локи со вздохом повесил трубку. По времени Лия давно должна была вернуться домой. Вчера он так и не дозвонился, а сегодня утром проспал, и она ушла. Локи целый день ждал, когда же стрелка доползет до заветной отметки, он даже полчаса сверху накинул, так, на всякий случай. А Лия не брала трубку, хотя было уже полвосьмого и она давным-давно должна быть дома. Или все-таки предчувствия его не обманули, и что-то случилось?