Быть может, подобное незнание истории объяснялось глупостью Башира, или тем, что он получал образование на языке, который не до конца понимал (говоря «лучший», он имел в виду «очень хороший»). А может быть, в этом были повинны плохие учителя и плохие учебники. (Позже я ознакомился с одной из его исторических книжек. Это оказался типично индийский учебник, составленный в форме вопросов и ответов: он указывал на сохранение чистоты как на одно из достоинств кастовой системы, а смешение рас называл одной из причин упадка португальского могущества в Индии.) А может быть, Башир и его друзья просто не интересовались политикой. Действительно, если не читать газет и не слушать радио, то можно было жить в Кашмире неделями и даже не подозревать о существовании кашмирской проблемы. Но Кашмир обсуждали со всех сторон. Радиостанция «Вся Индия» передавала репортажи о ежегодных дебатах на эту тему в ООН; пакистанское радио неустанно предупреждало, что в Кашмире, как и в остальной Индии, ислам находится в опасности, а радиостанция «Кашмир» столь же неустанно мстила. Мистер Неру приехал в Шринагар, и радио Пакистана сообщило, что общественное собрание, к которому он обратился с речью, в беспорядке рассеялось. (На самом деле, он просто поправлялся здесь после болезни.) Какие бы еще доводы ни находились, невежество Башира относительно недавней истории и положения в собственной стране поражало. А ведь он принадлежал к числу привилегированных. Ниже него стояли чумазые, босоногие, недокормленные ученики начальной школы в голубых рубашках, у которых не было возможности продолжить учебу в колледже; ещё ниже стояли те, у кого вовсе не было возможности посещать школу.

Однажды во второй половине дня я лежал в постели с воспалением горла, когда Башир привел ко мне Кадыра. Кадыру было семнадцать лет, он был маленьким, с кроткими карими глазами на угловатом лице. Он учился на инженера, но мечтал стать писателем.

— Он — лучший поэт, — сообщил Башир и, перестав расхаживать по комнате, плюхнулся на кровать, сев прямо мне на ноги, и схватил мои сигареты.

Он привел Кадыра, чтобы познакомить меня с ним; но его цель заключалась еще и в том, чтобы похвастаться мной перед Кадыром, а помочь ему в этом могла только подобная дружеская фамильярность, которой раньше он никогда не допускал в общении со мной. Но поставить его сейчас на место было немыслимо. Я просто пошевелил пальцами ног под его спиной.

— Когда Башир сказал мне, что может познакомить меня с писателем, — сказал Кадыр, — конечно, мне очень захотелось прийти.

— Лучший поэт, — проговорил Башир и привстал с моих ног, опершись на локти.

Рубашка поэта, распахнутая у шеи, была грязной; в верхней части свитера виднелась дырка. Он был такой маленький, чувствительный и обтрепанный: я поддался его очарованию.

— Он великий пьяница, — сказал Башир. — Слишком много виски.

Это служило доказательством его таланта. В Индии поэтам и музыкантам приходится играть свою роль до конца: от них требовалось быть печальными и крепко пить.

Но Кадыр выглядел совсем юным, совсем бедным.

— Ты правда пьешь? — спросил я его.

Он ответил просто:

— Да.

— Читай, — приказал ему Башир.

— Но он же не поймет урду.

— Читай! Я переведу. Это нелегко, вы понимаете. Но я переведу.

Кадыр стал читать стихи.

— Он рассказывает, — пояснил Башир, — о дочери бедного лодочника, понимаете… Он говорит в своем стихотворении, что она дарит цвет розе. Понимаете, мистер? Другой, наверное, сказал бы, что роза дарит цвет щекам девушки. А он говорит, что девушка дарит цвет розе.

— Очень красиво, — сказал я.

Кадыр устало проговорил:

— В Кашмире есть только красота, и больше ничего.

Потом Башир, блестя своими большими глазами, продекламировал какие-то строки и пояснил, что их можно прочесть на одном могольском здании в Дели. Он вдруг сделался сентиментальным и принялся рассказывать:

— Однажды англичанин гулял по холмам. И увидел под деревом девушку-гуджаратку. Она была очень красивая. И она читала Коран. Англичанин подошел к ней и спросил: «Ты выйдешь за меня замуж?» Она оторвала взгляд от Корана и ответила: «Конечно, выйду. Но сперва ты должен отказаться от своей веры и перейти в мою». Англичанин сказал: «Конечно, я переменю веру. Я люблю тебя больше всего на свете». И он переменил веру, и они поженились. Они жили очень счастливо. У них родилось четверо детей. Один сын стал полковником в армии, другой стал подрядчиком, а дочь вышла замуж за шейха Абдуллу. Англичан был очень богат. Слишком много денег. Он владел отелем «Неду». Знаете отель «Неду»? Лучший в Шринагаре.

— Лучший — «Оберой-Пэлас», — возразил Кадыр.

— Лучший — «Неду». Лучший отель. Ну вот, вы поняли — она англичанка!

— Кто?

— Жена шейха Абдуллы. Чистокровная англичанка.

— Она не может быть чистокровной англичанкой, — возразил Кадыр.

— Чистокровная англичанка. Ее отец был англичанином. Он владел отелем «Неду».

Вот так, в этом мифотворческом ключе, разговор часто переходил на шейха Абдуллу. Почему же шейх Абдулла рассорился с Нью-Дели? Один человек сказал, что индийское правительство захотело тогда купить Почту, а шейх Абдулла не желал ее продавать. Что тут подразумевается, ясно: произошла грызня из-за требования большей автономии. Однако мой информант считал, что Почта — это здание почтового отделения на Набережной, где торговали всякой всячиной и каждый день делали неплохой оборот. Его-то, по мнению моего собеседника, и желало похитить индийское правительство у Кашмира. Это был образованный человек, и можно не сомневаться, что факт требования большей автономии подвергся значительному искажению и упрощению, прежде чем его довели до сведения крестьян. Пропаганде необходимо находить свой уровень, а средневековая пропаганда была так же страшна своей умной простотой, как и любой другой метод скрытого внушения. Пакистанское радио заявляло, что огромные деньги, которые расходуются в Кашмире на образование, служат средством для подрыва Ислама и Закона; и это оказывалось более действенной пропагандой, чем выставленные кашмирским правительством щиты с фактами и цифрами, касающимися развития штата.

— Но ведь шейх Абдулла пробыл министром больше пяти лет. Что же он делал?

— А, в этом-то вся соль. Он ничего не делал. Он ни от кого не хотел принимать помощи. Он хотел, чтобы народ Кашмира научился стоять на собственных ногах.

— Но, если он ничего не сделал за пять лет, то почему вы считаете его великим? Приведите мне хотя бы один пример его величия.

— Я вам приведу пример. Случился такой год, когда рис не уродился, и люди начали голодать. Они пришли к шейху Абдулле и сказали ему: «Шейх Абдулла, у нас нет риса, мы умираем от голода. Дай нам риса». И знаете, что он им ответил? Он ответил: «Ешьте картофель».