Глаза Канта засверкали от волнения.

— Вы беседовали с мальчиком? Неужели вы хотите сказать, что стоило вам приехать в гостиницу, как вы с первой же минуты завоевали его полное доверие? Ну что ж, замечательно! Значит, я был прав, что выбрал именно вас и поселил в «Балтийском китобое».

Мгновение мне казалось, что он смеется надо мной. Потом я подумал, что факт моего знакомства с Мориком действительно произвел на него сильное впечатление. В конце концов, именно с этой целью он и отправил меня туда.

— Постоялый двор — благодатное место для шпионов и подстрекателей к бунту, — заметил я. — Но ведь вам все хорошо известно и без меня, сударь, не так ли?

Кант взглянул на меня, и я могу поклясться, что в его глазах сверкнули озорные огоньки.

— Ваше прибытие могло вызвать определенное замешательство, — заметил он спокойно.

Перед моим мысленным взором промелькнули события предшествующего вечера. Злобное выражение лица Тотца, подозрительное поведение его жены, страх мальчика перед ними обоими. Я рассказал Канту все, что открыл мне Морик относительно остановившихся в гостинице иностранцев, и добавил также описание того, что заметил предыдущей ночью, выглянув из окна.

— Как раз то, что подозревал поверенный Рункен, — закончил я. — Бунт. Иностранные подстрекатели. Как еще можно объяснить все эти убийства?

— Я могу вам представить по меньшей мере еще сотню объяснений, — мгновенно возразил мне Кант. — Но одно из них приходит мне на ум первым.

Он перевел взгляд на реку, словно ее темные воды помогали ему сосредоточиться.

— Простите, сударь? — робко переспросил я.

— Высшее наслаждение, доставляемое самим актом убийства, — медленно ответил он, четко выделяя каждое слово.

Я был потрясен. Неужели я правильно его расслышал?

— Вы шутите, сударь! — взорвался сержант Кох. — Простите меня, герр Стиффениис, — извинился он, — я не хотел перебивать.

— Очень ценю вашу откровенность, герр Кох, — ответил Кант. — Продолжайте, сержант. Говорите все, что вы хотели сказать.

— Неужели какой-то человек, находящийся в здравом уме, способен совершить убийство по такой причине? — воскликнул Кох. Его ни в малейшей степени не смущали величие и слава Иммануила Канта. — Только ради удовольствия и все?

Кант мгновение лукаво смотрел на него.

— А вы когда-нибудь бывали на войне, сержант? — Кох заморгал глазами и отрицательно покачал головой. — У вас есть друзья или знакомые в армии?

— Да, сударь, но…

Кант поднял руку.

— Выслушайте меня внимательно, Кох. Если бы вы сказали мне, что убивать врага на поле брани от нас требует долг, я не стал бы спорить. Однако есть некоторая двусмысленность в совершении того деяния, которое заслуживает нашего более пристального рассмотрения. Я встречал солдат, которые стыдились необходимости убивать или, с другой стороны, не склонны были признаваться в том, что во имя долга на поле брани они совершали ни с чем не сравнимые по жестокости, отвратительные поступки. И ведь не только во время сражения. Дуэль — вполне обычное дело среди офицеров нашей армии. — Он кивком указал на тело. — Человеку, обладающему подобными умениями, очень трудно сопротивляться великому соблазну и удовольствию применить их на практике.

— Вы имеете в виду солдата? В этом ваша теория?

Кант снова обратил все внимание на меня, словно Кох вообще не открывал рта.

— И вот представьте себе, Стиффениис, что в руках подобного человека оказывается власть над жизнью и смертью! И он находит свою жертву. Он выбирает время и место исполнения задуманного, — произнес Кант, загибая тонкие бледные пальцы, словно ведя подсчет. — У нас на земле только Бог обладает таким безграничным могуществом. Акт убийства сам по себе может стать источником огромной власти и удовольствия, но это еще далеко не все. Посмотрите туда. — Он указал на противоположный берег, заполненный толпой. — Посмотрите на солдат, что стоят на мосту. Подумайте о нашем присутствии здесь, об ужасе, заставившем власти обратиться к нам за помощью. Кто бы он ни был, каковы бы ни были его истинные мотивы, он нарушил нормальное течение жизни в Кенигсберге, сделался проводником сил Хаоса. Он руководит нами всеми!

— Власти, сударь? — нахмурившись переспросил Кох. Слово «власть», казалось, напугало его больше всего остального.

— Да, он обладает властью, не подчиняющейся никаким человеческим законам и не имеющей никаких пределов, сержант Кох. Он божество. Или дьявол, если хотите.

Холодный порыв ветра пробежал по поверхности реки Прегель. Когда заговорил доктор Вигилантиус, его голос звучал подобно весеннему треску тающих полярных льдов.

— Профессор Кант, — произнес он. — Ничем не могу быть больше вам полезен, сударь. Если я вам понадоблюсь, вы знаете, как меня отыскать.

— Вы оказали нам неоценимую помощь в этом деле, сударь, — ответил Кант с таким почтением, словно перед ним стоял Дэвид Юм или Рене Декарт. — Стиффениис в своем расследовании, конечно же, воспользуется вашими открытиями.

Бросив в мою сторону последний презрительный взгляд, Август Вигилантиус, сверкающий метеор из сведенборговской вселенной, повернулся и пошел прочь по берегу реки. Он больше ни разу не появился в Кенигсберге за все время моего пребывания там, за исключением нескольких упоминаний в «Хартманнс цайтунг». «Срочное дело», о котором он говорил нам, подразумевало беседу с козлом, в которого вселилась душа фермера — его прежнего владельца.

Кант тепло мне улыбнулся:

— Надеюсь, он нам больше не понадобится. А теперь вернемся к вашей теории заговора, Стиффениис. Вы должны ее проверить.

Я снова был крайне удивлен.

— Мне показалось, вы не разделяли моего мнения, сударь?

— Это ваша теория, Стиффениис, — произнес он с несомненной теплотой в голосе. — И вы должны ее проверить. В экспериментальной проверке теорий — суть современной научной методологии. Сейчас же отправляйтесь в Крепость и допросите людей из гостиницы. Когда закончите, я хочу вам кое-что показать.

— Простите, герр Стиффениис, — вмешался Кох. — А как насчет рыбака, нашедшего труп? Вам нужно и с ним поговорить, сударь.

Прежде чем я успел ответить, Кант повернулся к Коху и с раздражением набросился на него:

— Не растрачивай попусту время своего хозяина! Этому бедняге ничего не известно, я абсолютно уверен. Я заеду за вами в четыре часа, — сказал он, поворачивая в сторону моста. Сделан несколько не очень уверенных шагов, он снова обернулся ко мне с загадочной улыбкой: — А вам не хочется побольше узнать относительно «когтя дьявола», Ханно?

Он не стал дожидаться моего ответа.

— Я к вашим услугам, сударь, — пробормотал я, молча наблюдая за тем, как он проследовал к лестнице, которая вела на дорогу. Затем я отдал приказ убрать тело Морика и дождался, пока солдаты закончат выполнение этого печального поручения. Когда они закрывали его лицо, я вдруг вспомнил жеманную улыбку фрау Тотц, ее притворную озабоченность поведением мальчика, и меня охватил приступ гнева.