16 января Семенов в Чите объявил о создании правительства российской Восточной окраины во главе с кадетом Сергеем Афанасьевичем Таскиным, депутатом 4-й Госдумы от казаков Забайкальской области. Управляющим ведомством иностранных дел стал генерал-лейтенант Борис Ростиславович Хрещатицкий (впоследствии он бежал в Китай, затем во Францию, где вступил в Иностранный легион и воевал на территории нынешней Сирии).

Но, видя, что происходит, казаки уходили от атамана. Семенов злился:

«В Первом Забайкальском казачьем полку произошло печальное событие. Две сотни под влиянием агитации окончательно разложились, забыв долг перед возрождающейся Родиной, честь родного войска, запятнали себя позорным именем изменников, перебили офицеров и ушли к большевикам. Приходится отметить, что офицеры опять были не на своих местах, далеко стояли от казаков, не вели необходимых бесед, не были лучшими друзьями казаков, а стояли настолько далеко, что казаки со всеми духовными запросами не могли просто и доверчиво обращаться к ним…

Всех казаков Первого полка, перешедших к красным, как изменников Родине и родному казачеству при поимке расстреливать без суда. Вместо бежавших призвать сейчас же из их семей, из братьев и отцов, могущих носить оружие. Из семей изменников взять заложников. Объявить казакам, что в случае бегства их к красным из семей изменника будет расстреливаться старший член семьи. Все бежавшие к красным лишаются земельных наделов, вычеркиваются из списков и как изменники расстреливаются».

Судьба атамана целиком и полностью зависела от японцев. Потому Семенов наставлял своих подчиненных:

«Японское императорское командование изъявило готовность не только помочь нам материально, но и ввело свои доблестные войска в пределы боевых действий, чем оказало действительно братскую помощь русскому народу как истинный и бескорыстный союзник. Уверен, что и в дальнейшем боевое братство Японских императорских и вверенных мне войск еще больше укрепится, и казаки, войска и население поймут рыцарское отношение японского народа, проливающего кровь своих сынов за восстановление правопорядка на нашей Родине.

Приказываю: всем офицерам и солдатам при встрече с офицерами и солдатами Японской Императорской армии приветствовать их отданием чести».

Бывшие колчаковские генералы требовали прорываться в Приморье, на складах Владивостокского порта скопились большие запасы оружия и боеприпасов. Атаман не хотел покидать Читу. Но генералы его не послушались.

Уход японских войск из Забайкалья стал началом конца Семенова. Атаман искал поддержки у других союзников, но англичане и американцы считали его преступником. Семенов заметался: то предлагал восстановить монархию и возвести на трон великого князя Дмитрия Павловича, то созывал краевое народное совещание в поисках народной поддержки. Но было уже поздно — в октябре 1920 года его выбили из Читы.

Уже в эмиграции, в Китае, атаман Григорий Семенов попытается понять причины собственного поражения:

«Каждый русский генерал действовал совершенно самостоятельно, руководствуясь личными усмотрениями и провинциальными интересами. Каждая армия действовала в выбранном ею районе на свой собственный страх и риск и прекращала войну, когда находила нужным, не считаясь с общими требованиями момента.

В результате — сотни миллионов затраченных денег, море русской крови, всеобщее недоверие к возможности дальнейшей борьбы. И советская власть владеет одной седьмой суши земного шара и многомиллионным запасом рабски покорной ей живой силы».

Атаман не упомянул еще одну причину собственного поражения: невероятную жестокость его отрядов. Да, в Гражданскую войну все отличились по этой части. Но большевики, по крайней мере, обещали крестьянам землю. Семенов не сделал и этого. Он отправлял в деревню только карательные отряды.

Местные жители жаловались: «Неурожай, дороговизна, неурядицы. Главное — карательные отряды. Совсем не причастных ни к какому злодеянию поведут в баню, разденут и хлещут плетьми с завязанным в них свинцом, — до полусмерти. Иногда можно было откупиться деньгами. А иногда и деньги брали, и секли. Девушки и молодые замужние бабы прятались при посещении села карателей, действовавших именем полковника Семенова».

«Казаки предпочитали брать все, что им было нужно, не платя, — вспоминал один из колчаковских министров. — Но этого было мало. Если казак видит в огороде арбузы, он сорвет все, чтобы перепробовать; если он ночует в хате, то на прощанье поломает скамью или швырнет в колодезь ведро. Какое-то непонятное озорство, неуважение к чужому труду и праву, презрение к крестьянам, которые якобы не воюют.

Забывая, что война ведется на русской земле и с русскими людьми, военачальники подвергали население непосильным тяготам. Я сам видел домовитых, зажиточных крестьян, я ни одной минуты не допускаю мысли, что они стали большевиками. Между ними и коммунизмом ничего общего быть не может. Но они не могли не поддаться настроению «большевизма», когда через их деревни прошли казаки».

Россия была крестьянской страной. В Гражданскую войну и красные, и белые выкачивали из деревни ресурсы, необходимые для войны. Основу и красной, и белой армии составляли крестьяне, которые воевать не хотели. Поэтому обе армии начинали с вербовки по идейным мотивам, а приходили к насильственной мобилизации.

Но отчего же в таком случае крестьяне не разбегались сразу? Почему не дезертировали, а продолжали служить?

Крестьяне ценили, что в армии их кормили, одевали. Был такой мотив: надо сражаться до конца, а то поймают, замучают и убьют. Но главное было другое — в такие лихие времена оставаться без оружия и одним — страшно. Уж лучше иметь возможность защитить себя и свою семью. И вообще, быть среди своих не так опасно.

Дальневосточные крестьяне не знали, что такое помещичье землевладение, привыкли к воле, потому так возмущались произволом армий Колчака и Семенова. Кроме того, они не успели «распробовать» советскую власть, еще не знали, что такое продразверстка. Поэтому благожелательно относились к большевикам. А белые вели себя разнузданно, демонстрируя презрение к гражданскому населению.

Иногда возмущение охватывало и самого атамана Семенова. 17 июня 1919 года в Чите он подписал приказ № 196:

«Стоит собраться нескольким офицерам в одном из ресторанов, и в результате — путешествие в три часа ночи с музыкой по улице или бешеная скачка верхом по самым многолюдным улицам с угрозою раздавить все, что попадается под ноги, или стрельба в ресторане, или ненормальное распоряжение оркестром, или, наконец, езда на коне по неприспособленным для езды местам…

Приказываю:

Не допускать езды верхом вскачь и даже очень крупной рысью по улицам вообще и особенно по главным, а также там, где по какому-либо случаю более многолюдно. Всем военнослужащим, независимо от служебного положения, не нарушать обязательных положений по городским порядкам. Например, относительно закрытия ресторанов. Не появляться военнослужащим на улице в том виде, когда человек теряет обычный свой вид и перестает логически мыслить…»