– Правильно! Не умрёшь, потому что я тебя спасу.

– Это как?

– Ты у нас ясновидящая, угадай!

– Слушай, такие мелочи, как, допустим, кто и каким образом меня спасёт, мне видеть не дано. Я предвижу конечный результат.

– Ни чего себе мелочи, – оскорбился Василевс. – Я ради неё, понимаешь, жизнью рискую, и я же «мелочь».

– Не обижайся! Это я образно выразилась.

– Ладно, проехали! – сменил обиду на заботу колдун. – У меня в руке волшебная тросточка, – показал он женщине уменьшенную трость, – дотянись, возьми её в руку, закрой глаза и сосредоточься, остальное моя забота.

Прорицательница сделала, как велел Премудрый, и закрыла глаза.

– Умница! – опять похвалил её Василевс и, закрыв глаза, стал настраиваться на телепортацию.

Тут случилось непредвиденное.

Пока Василевс выяснял отношения с прорицательницей, палачи, по приказу Квазиморды, зажгли инквизиторский костёр. Обильно добавленный в поленницу табак задымил, что тебе первый паровоз Котельникова, и сразу начал немилосердно травить колдуна. Сначала Василевса стал мучить сильный сухой кашель, а затем и вовсе голова у него пошла «по кругу» и начало тошнить.

«От этого табака и сдохнуть недолго, – думал колдун, задыхаясь в едком дыму. – Кажись, прорицательница сегодня недосмотрела результат».

Языки пламени уже почти добрались до их ног.

Колдун уже начал терять сознание от угара, и тут услышал сквозь звон в ушах далёкий голос прорицательницы.

– Ну что, когда уже? – спросила она, всё ещё не решив: впадать в панику или пока ещё надеяться на чудесное «видение». – Огонь уже ноги обжигает.

– Я задыхаюсь! – просипел в ответ Василевс. – Не могу сосредоточиться, дым мешает!

– Ох, ничего вы, мужики, без нас толком не можете, – усмехнулась Несмеральда и потянулась к колдуну. – Тащи свои губы сюда! Будем сосредотачиваться!

Колдуна дважды просить не пришлось. Поняв, что это единственный выход, он выгнулся и прильнул своими пересохшими губами к губам чертовски привлекательной женщины.

Языки пламени едва коснулись их ног, как сильная вспышка скрыла в огне столб с приговорёнными, взметнув яркие искры к небу. Клубы чёрного дыма в форме зловещего гриба поднялись над площадью.

Увидев как в мгновение ока сгорело два практически невинных человека, народ шарахнулся в стороны. Горожане, решив, что оказались в эпицентре чего-то весьма нехорошего, вспомнили, что давненько не устраивали добротной паники. Мало-помалу паника, благодаря потугам распоясывавшейся толпы, вышла на полную мощность, перерастая в полномасштабные акции протеста и беспорядки.

В начавшейся давке и сутолоке только два человека спокойно стояли посреди обезумевшей площади.

– Мне показалось, что они там поцеловались, перед взрывом, – сказал зоркий Сероволк.

– Не знаю, такая дымовая завеса стояла, что я почти ничего и не увидел, – разочарованно протянул Царевич и мельком поглядел на перстень.

«Быстро уходите из города, а то сейчас начнётся», – прочёл он свежую надпись.

– Ладно, пошли отсюда! – сказал Иван цыгану, и они поспешили прочь из этого вечного святого города грехов, пока не началось то, что в учебниках истории позже спишут на пьяных иностранных туристов из Вандалии: разрушение, осквернение и расхищение.

* * *

Уже когда осиротевшие без своего товарища богатыри отошли на приличное расстояние от города, в котором вот-вот должно было начаться что-то похожее на революцию, к ним пристала уродливая старуха в лохмотьях, с клюкой.

– Молодые люди, – с карлсоновским акцентом пробормотала старушенция. – Не будете ли вы так любезны, перевести меня обратно на эту сторону.

– Так вы и так, бабушка, на этой стороне, – ответил Царевич.

– Нет, я имею в виду перевести меня на эту сторону бытия из небытия, – «проскрипела» старуха и криво улыбнулась Сероволку. – Вы не против, ребятки?

– Ты нам мозги не пудри, старая клюшка, – недружелюбно огрызнулся цыган. – У нас друг без вести пропал, и мы не знаем, где он и что с ним. Хоть Холмсона вызывай. А вы здесь на пару со своим старческим маразмом развлекаетесь.

– Понимаете, бабушка, он нам почти как брат был, – попытался сгладить возможную конфликтную ситуацию с прибабахнутой бабулей Царевич. – И мы действительно не знаем, где теперь его искать.

– Это же элементарно, братцы! – пролила свет старица на имевшуюся проблему, ударила клюкой о землю и. обернулась живым и невредимым (только ресницы слегка опалённые) Василевсом Премудрым. – Вуаля! Возвращение блудного мага!

– Так уж блудного? – обрадовался Царевич, увидев приятеля живьём и в сыром, в смысле не подзажаренном до хрустящей корочки, виде.

– А то! – обнял Василевс Ивана. – У Несмеральды спросите! Не женщина – огонь инквизиции! С ней в два счёта угореть немудрено!

– Тогда держи «краба», старик! – протянул в приветствии руку Сероволк. – Такую «преступницу» от «вышки» отмазал.

– Извольте и вы подержаться за мою пятерню, сударь! – пожав руку цыгану, дурачась, произнёс колдун. – Мы интеллигентов и диссидентов из рук палачей и душегубов завсегда вызволим.

Так, с шутками и прибаутками, воссоединившийся в грозное трио почти что богатырский отряд продолжил путь в далёкую (но уже не так, как в начале) Аркфрику.

* * *

А в царских палатах было не до веселья. Челядь царская, включая заслуженных воевод и зажравшихся бояр, не находила себе места от беспокойства за самочувствие батюшки своего, царя Владибора. Совсем занемог государь во дворце своём. Пуще прежнего капризничать приноровился. А совсем недавно новая блажь в его высокопоставленную венценосную голову вклинилась. Ни с того, ни с сего, пообещал царь преставиться совсем скоро, ежели на фоне общего социально-психологического кризиса, не появится хоть какой-то просвет в его безрадостном житье-бытье. И ничто не помогало в «аннулировании» этого его «обещания». Бывает ведь так – втемяшишь себе в голову чепуху, уже сам этому не рад, а избавиться от опасного чувства предрешённости никак не получается.

И в этот раз нечто подобное произошло. А всё потому, что царь уже дважды встретил на своём монаршьем пути старуху с косой, приняв эти случайности именно за закономерный роковой знак свыше. А то, что третьей встречи со «старухой» ему не пережить, он уже, не дурак, сам домыслил, догадался. И хотя ему и лекари, и аптекари, и иже с ними, пытались доказать обратное, что старухи с косами в его случае были совершенно безобидные существа, причём абсолютно живые, Владибор упёрся и ни в какую. Умру, говорит, и, хоть убей его, никого не слушает.

А дело по сути ломаного яйца не стоило. В первом случае, к Владибору в покои случайно забрела уборщица, бабка Алевтина Кузьминишна, с тяжёлого колядного похмелья перепутавшая швабру с косой, в пользу сельхозинструмента. Во втором эпизоде монарх нарвался на садовницу, Авдотью Никулишну, промышлявшую уборкой лишних кувшинок в пруду царском, новаторским методом. Привязав на конец штакетины обычный серп, который, царь, с суеверного перепугу, за косу старухину и принял, бабка-изобретатель срезала водяные лилии, чуть ли не самой середины водоёма. Из-за этой любительницы инноваций и её «очумелых ручек» царь окончательно загрустил.