В хранилище было удивительно уютно. Не тянуло подземельной сыростью, даже холод был свежим, бодрящим. Инок хвалился сокровищами, комментировал – и очень скоро у Ярилова кругом пошла голова. Даже ему, студенту-недоучке, открывалась такая бездна тайн и новых знаний, неизвестных современникам из двадцать первого века, что холодок бежал по позвоночнику…

– Это – Евангелие от Иуды, чтоб ни дна ему, ни покрышки, тьфу. В руки-то брать противно, через тряпицу если только. Но занятно, занятно! Вот «Глубокомыслие» Платона, редкая вещица. Эти папирусы – о том, как Александр Македонский, устав от войн и славы, своих диадохов обманул, притворившись мёртвым, а сам с флотом верного Неарха уплыл в неведомые земли, где краснокожие люди живут. Тут не гляди, новодел. Старцем Нестором всего сто лет назад писана летопись, брехня да ошибки. О, вот интересная вещица! Об основателе государства русского, новгородском отроке Гамлюте. Как он, соблазнив дочь старейшины Гостомысла, бежал от казни на иноземном корабле, как в датских землях бедовал. Доблестью всех местных витязей превзошёл, был королём тамошним отмечен и назван приёмным сыном, принцем датским стал. А потом сей новгородец взял себе более приличное местным обычаям имя Рёрика Ютландского, вернулся с сильным войском в родной город. Гостомысл, конечно, все ему прегрешения простил и любимую дочь в жёны отдал, а оттуда пошла есть русская власть…

Дмитрию казалось, что он спит, а тихим голосом монаха журчит сама Лета…

– Внимаешь мне, витязь?

Ярилов очнулся, кивнул:

– Слушаю.

– Сам почитай, только осторожно.

Дмитрий с благоговением разглаживал хрупкие листы пахучего пергамента, но разбирал греческие и древнерусские буковки с трудом. Горько пожалел, что на практике в архивах в основном балду гонял…

Варфоломей продолжал рассказывать небывалые вещи – про то, как дурного князя-язычника Владимира измученные его непотребствами киевские христиане насильно крестили в Днепре, да чуть при этом не утопили. Как по зову византийского кесаря для участия в первом крестовом походе отправилась сборная дружина лучших русских витязей. Наши богатыри показали свою доблесть на стенах Иерусалима, но потом поссорились с франками и ушли искать легендарную страну царицы Савской, да и сгинули бесследно…

Дмитрий удивлённо крутил головой, переспрашивал, восхищался. Монах довольно заметил:

– Редкий случай, когда обычный витязь так жаден до знаний! У нас-то даже братья-монахи отмахиваются от сих историй, как мерин от оводов. Пойдём, главную реликвию тебе покажу. Знаешь ли, что до Рюрика иные князья правили Киевом?

– Слышал, – кивнул Ярилов, – Аскольд и Дир. Не знаю, на самом деле или легенда такая.

– Верно! Умник ты, толмач, – восхитился Варфоломей, – и самая что ни на есть правда.

Монах повествовал, ведя Дмитрия по очередным тёмным переходам, и его голос отражался от известковых стен.

– …и прибыли сии мужи на корабле с отрядом варяжским, что нанялся служить Киеву дружиной. В отличие от своих товарищей, знали они наш язык и обычаи, любили парную баню и хмельной мёд, и красных дев почитали достойным вниманием. Возлюбили сих двоих варягов жители киевские, избрали среди себя лучших и послали просить: володейте нами и княжьте оба над городом нашим и имением нашим, славные витязи! А прозывали их…

Варфоломей, подчёркивая торжественность момента, остановился и набрал побольше воздуха:

– Да! А прозывали сих достославных мужей, первых князей киевских, так: Копетан Асс Коля и Летенан Дыров, или просто – Аскольд и Дир!

Дмитрий Ярилов, бывший сержант второй парашютно-десантной роты, замер, как ударенный громом. Капитан Асс Коля, он же «Гвардия», он же Аскольд. Лейтенант Дыров, он же Дырыч, он же Дир.

Легендарные киевские князья, которых обманом сверг и убил первый князь русский, Рюрик. И было это за триста с лишним лет до появления самого Ярилова здесь, в древнем Киеве.

Когда Варфоломей показывал бесценную реликвию – залитый для сохранности смолой покорёженный знак «Гвардия» с груди капитана Асса, Дмитрий только устало тёр лоб и уже ничему не удивлялся.

* * *

Из ближних и дальних земель ехали на княжеский совет. Киевские зеваки сполна насладились, пялясь на гостей из Смоленска и Чернигова, Турова и Путивля, Дорогобужа и Несвижа…

Но особо, конечно, ждали Мстислава Удатного – каждому хотелось увидеть знаменитого полководца, известного удалью и удачливостью.

Галичанин был приветлив, бросал в восторженную толпу серебро, ухмыляясь в чёрную бороду. За ним следом – ближние и дружина, на отличных конях, в богатых доспехах – блеск, сияние, восторг!

Когда соглядатаи доложили, как население встречало галицкого князя, Мстислав Старый только помрачнел. Любит чернь Удатного, гораздо больше любит, чем Романовича. Киевляне – народ ветреный. Уже на раз бывало, что против законной власти восставал и князей менял. Только повод дай.

Всё подворье киевского князя гости заняли, челядь сбилась с ног, угождая приезжим. Места не хватало – пришлось и в палаты митрополита селить, и к ближним боярам.

У Ивана Смороды разместились «чёрные клобуки» – берендеи. Уже третье поколение этих степняков служило на защите киевских земель, а всё старые привычки не забывало – первым делом переловили боярских курей и сожрали, а потом начали гоняться за дворовыми девками, норовя залезть под подолы.

Боярин Сморода с трудом сдерживал гнев, а что поделаешь? Придётся терпеть разорение и непотребства, пока княжеский совет не закончится.

* * *

Бежавшие от монгольской беды вслед за своим ханом половцы стояли за Днепром, и слово на княжеском совете первым взял Котян Сутоевич. Долго жаловался на обиды. Едва не плача, расписывал, как сильны и коварны пришельцы, как тучи метких стрел закрывают солнце, а от топота коней дрожит земля, и нет силы такой в степи, чтобы противостоять нашествию. Потом спохватился, увидев помрачневшие лица собравшихся, начал изворачиваться:

– Ну, так не изведали ещё они силы русской! Куда им против славных витязей, против княжеских дружин?

Младшие князья и молодые бояре приосанились, повеселели. Подумаешь, татарове неведомые! Много их, разных степняков, из Дикого Поля приходило, да всем укорот нашёлся! И этих – побьём.

Храбрости и согласия добавляли князьям заранее поднесённые ханом дары: кому сундук серебра, кому – ласковые наложницы. Зять Котяна Мстислав Удатный тоже лепту свою внёс, с каждым владетелем заранее поговорил, убеждая поддержать половцев: мол, сегодня вместе с ними не выступим против незваных пришельцев – завтра монголы нас поодиночке перебьют.

А когда хитрый Котян помянул про непобедимость христианского воинства, стоящего за истинную веру православную, и митрополит согласно закивал седой бородой. Никого почему-то не смутило, что сам хан половецкий – такой же басурманин, как «неведомые татарове».