Да, это была тень от моего факела.

Уж это они запросто, я — то знаю. И как там внизу? Что-нибудь необычное было?

Нет, я просто стирал белье на персидском уровне.

Почему именно на персидском?

Там горная вода, кристально чистая и свежая.

Ясно.

И потом я ждал, пока белье высохнет. Я обычно вывешиваю белье просушиться на ночь.

Да ты что. А почему?

Становится гораздо белее.

Да ну. А почему?

От луны.

Конечно. Я и позабыл.

Белье в лунном свете делается гораздо белее.

Теперь я понял, хотя раньше даже и мысль такая мне в голову не приходила. Ты просто кладезь новых сведений.

Смотри, пресвитер Иоанн. Ты когда-нибудь видел такие белые кухонные полотенца?

Конечно нет. Они просто удивительно белые, вот что я тебе скажу.

Спасибо. Не хочешь прогуляться?

Отличная мысль, просто замечательная. Мне позарез нужен свежий воздух, надо освежить голову после ночи у карточного стола в табачном дыму. Прогулка, да, вот именно то, что нам сейчас нужно.

Они заперли рог в сейф и вышли. Хадж Гарун прихватил с собой кухонные полотенца и гордо нес их, демонстрируя людям на улице.

Вот оно как, подумал Джо, очередное доказательство безумного вмешательства луны в дела смертных. Просто никуда от них не деться, от этих новых доказательств, а время-то все идет, раз — и настало. Прямо-таки удивительно. Впечатляюще. Чем дольше я живу, тем больше впечатляюсь.

Да я себя неплохо чувствовал во времена персидского нашествия. Просто из-за тогдашних своих сексуальных опытов я век-другой был несколько не в себе.

Хадж Гарун и О'Салливан брели по Мусульманскому кварталу, в целом придерживаясь восточного направления.

Прямо перед нами, сказал Хадж Гарун, знаменитая церковь крестоносцев. Ты ее знаешь?

В смысле, Святой Анны? Знаю.

А ты бывал в гроте?

Это где родилась мать Пресвятой Девы? Бывал.

Хадж Гарун задумчиво кивнул.

Может, тогда ты мне объяснишь, почему в Писании так много важных вещей происходит в гротах. Почему так? Почему все всегда случалось в пещерах? Просто потому, что там уютнее?

Пещеры, пробормотал Джо. Христианство поначалу было гонимой религией, как и большинство других, я полагаю. Слушай, а почему ты так редко разговариваешь при Каире и Мунке? Они тебе не нравятся?

Да нравятся, застенчиво отвечал Хадж Гарун. Вообще-то очень даже нравятся. Они добрые и честные, и мне нравится их целеустремленность. Они хорошие люди.

Ну и что? Почему же ты не хочешь при них разговаривать?

Хадж Гарун повернулся к Джо и открыл рот. Большинства зубов у него уже не было, во рту оставалось всего несколько пеньков.

Камни, прошептал он. Две тысячи лет люди кидали в меня камнями, кричали на меня и оскорбляли, потому что считали, что я безумец. Что ж, может, оно и впрямь так.

Джо обнял старика за плечи.

Ну что это такое, так сразу вдруг? Ты не безумец и не дурак, мы-то знаем. Город полагается на тебя, он выжил только благодаря тебе. Кто патрулирует стены и защищает ворота, кто трубит тревогу, когда враг близко? Если бы не ты, кто бы восстанавливал город каждый раз, когда его разрушали? Как бы иначе росла гора? Кто бы обходил дозором пещеры?

Хадж Гарун опустил голову. Он тихо всхлипывал.

Спасибо, пресвитер Иоанн. Я всегда был неудачником, но все равно хорошо, когда кто-то знает, что я, по крайней мере, пытался делать свое дело.

Не пытался, парень, сказал Джо, ты делал. Теперь возьми себя в руки, и давай забудем про эти глупости.

Хадж Гарун вытер глаза. Как только он сделал это, шлем тут же съехал и в глаза ему пролился дождь ржавчины. Слезы снова потекли у него по лицу.

Спасибо, прошептал он. Но мне все равно нужно время, чтобы привыкнуть к тому, что у меня могут быть друзья. Чтобы снова поверить в людей. Столько насмешек и унижений, столько пинков и затрещин — после этого невольно приучаешься бояться. Когда мы с тобой познакомились и ты поверил моим словам, а не побил меня за них — это было чудесно, ничего лучше со мной не случалось за последние две тысячи лет, с тех самых пор, как я утратил доверие Иерусалима. Но в случае с Мунком и Каиром я не хотел торопить события, мне нужно снова немного побыть наедине с собой. Я очень боюсь, как бы они не подумали, что я безумец, а когда люди так думают, это ужасно, и это ранит больше, чем пинки и затрещины. Ты ведь понимаешь? А? Ну хоть немножко?

Конечно понимаю, целиком и полностью. А теперь давай-ка расправим плечи. Мартовское утро, впереди весна, и мы идем по улицам твоего города. Улыбнемся и мы.

Хадж Гарун попытался, и застенчивая кривая улыбка скользнула по его лицу. Два хорошо одетых молодых человека проходили мимо, и он в порядке эксперимента развернул и показал им одно из своих только что выстиранных кухонных полотенец. Одним взглядом они окинули кухонные полотенца, линялую желтую накидку старика, тонкие босые ноги, ржавый рыцарский шлем и две завязанные под подбородком зеленые ленты.

Как по команде молодые люди громко харкнули и сплюнули старику под ноги. Они развернулись и зашагали прочь, один при этом зажал нос, а второй сделал неприличный жест.

Хадж Гарун отшвырнул полотенце и с тяжелым вздохом съежился у стены.

Видишь? грустно прошептал он. Молодое поколение больше не верит в меня. Совсем. Они думают, что я просто бесполезная старая развалина.

Что? Эти жирные оборотни из купеческих семей? Да кому они нужны? Уже приняли по кальяну с утра и сейчас под таким кайфом, что вряд ли поверят хоть во что-нибудь. Черт с ними, мы ведь говорили о Мунке и Каире, двух очень милых ребятах. Я в том смысле, что тебе не стоит беспокоиться, они ведь такие славные ребята.

Может быть, но я все равно пока очень их стесняюсь. Время придет, пресвитер Иоанн, и я лучше подожду, пока не найду в себе мужества сблизиться с ними. Они мне уже нравятся. Разве этого не достаточно?

Достаточно, вполне достаточно, так что пусть все будет, как ты хочешь. Слушай, а я тебе когда-нибудь рассказывал, что у меня было настоящее имя до того, как пять лет назад я приехал в Иерусалим?

У всех были другие имена до того, как они здесь оказались.

Верю. Но что, если ты время от времени будешь называть меня этим именем?

Хадж Гарун был озадачен.

А зачем?