только труд овеществлённый, стоимость. Когда капитал функционирует в виде производительного капитала, он уже приобрёл все прочие, недостающие ему для осуществления труда факторы. Здесь и природные факторы труда, и условия общесоциальной его организации, и труд – рабочая сила, и духовные элементы производительных сил – всё принадлежит уже капиталу и есть не более чем различные предметно-вещественные формы производительного капитала. Но как только кончается процесс труда, то вне активно осуществляющегося процесса производства капитал уже не покрывает собою все элементы и факторы процесса производства. Ему прямо и непосредственно принадлежит лишь накопленный овеществлённый труд, стоимость. Природные факторы труда прямо ему не принадлежат и являются предметом непосредственной собственности землевладельцев (частой или государственной), рабочая сила – предметом собственности рабочего класса, духовные элементы производительных сил – учёных, научных сотрудников и т. п., социальные производительные силы – тех, кто участвует в организации разделения и комбинирования труда, т. е. ещё и государству.

Прямо все эти особые факторы труда капиталу не принадлежат и приобретаются им косвенно – посредством выплаты ренты, заработной платы, налога, гонорара и т. п. Вне действительного процесса труда система отношений капиталистической собственности оказывается шире, нежели только капитал сам по себе, хотя капитал в собственном смысле этого термина и есть конституирующий всю эту разнородную систему элементов её момент. Наряду с собственно капиталом, представляющим собою собственность капиталистов, здесь противостоят ему (а не являются его составными частями, как в процессе труда) и рабочая сила, принадлежащая иному собственнику – рабочему классу, и природные факторы труда, персонифицированные частной или государственной земельной собственностью (национализация земли как адекватный режим капиталистического производства), и государственная собственность, корпоративная собственность производителей духовных потенций труда (университеты, институты и т. п.)»[128].

Иными словами, даже при классическом капитализме, когда конституирующую роль играли овеществлённый труд и собственность на него, в системе отношений капиталистической собственности интеллектуалы выступали как собственники интеллектуальных факторов производства, что оставляло им определённую свободу социального манёвра и делало их, наряду с крестьянством, неудобным «классом», неполностью вписанным, интегрированным в любую социальную систему.

Тем не менее, поскольку решающие факторы труда, системообразующие элементы производства носят вещественный характер, то именно их собственники в конечном счёте будут так или иначе контролировать всех остальных социальных агентов – рабочих, землевладельцев, интеллектуалов («профессоров»), ограничивая социальное пространство каждой из этих категорий определённой зоной внутри политического национально-государственного организма, относясь к ним как субстанция – к функции (хотя отношение это в XX в. подверглось многим испытаниям на прочность и модифицировалось). Интеллектуал впервые получает такую материально-производственную базу, которая, во-первых, адекватна содержанию и характеристикам его труда; во-вторых, делает контроль над ним и его формами деятельности затруднительным; в-третьих, создает условия для реального производственного, а не трудо-бытового обособления интеллектуалов от других групп и, следовательно, выработки не «деепричастного», а «глагольно-существительного» самосознания и теоретической авторефлексии, которая невозможна без и вне теории.

Выход на первый план в самом вещественном, материальном производстве «невещественных» форм труда и производства, нематериальных факторов труда принципиально меняет ситуацию интеллектуала, его отношения с Капиталом и Государством. НТР не просто превратила интеллектуала как агента духовного производства в наёмного работника умственного труда; он оказывается ещё собственником главного для нашей эпохи фактора материального производства – интеллектуально-производственного, понятийно-образного. Специфика этого фактора производства такова, что работник здесь физически сращён со своим основным (и системообразующим для общества) средством производства, причём сращён даже не так, как в «докапиталистических» земледельческих обществах, где «сращённость» реализовывалась в отношении внешнего объекта (земли), а так, как в «доземледельческих» обществах охотников и собирателей, где главной производительной силой была телесная организация индивида плюс комплекс навыков. В известном смысле информационное общество типологически повторяет «присваивающие общества», похоже на них.

Интеллектуальные навыки и накопленную информацию невозможно отнять, присвоить так, как отнимают и присваивают станок, инструмент, землю или даже тело человека. Рукопись можно купить или отнять, вдохновение – нет. Совпадение труда и собственности в одном нематериальном процессе – интеллектуальном – и превращение этого процесса в производственно-системообразующий в мировом масштабе, в условиях снятия противоречия между глобальным и локальным (с подключением к Интернету участие в мировых производственно-коммуникационных процессах возможно в любой точке) позволяет носителю этой трудособственности занять произвольную позицию по отношению к Капиталу и Государству, максимально независимую от каких-либо структур власти, – catch me if you can. He об этом ли мечтал К. Мангейм с его идеей «свободного парения интеллигенции»? Только ныне речь идёт не об интеллигенции – vixerunt, а о наёмном работнике интеллектуального труда, «магнитной подушкой» деятельности и свободы которого являются мировые информационные потоки, в том числе потоки информации как товара, оперируя которыми, он к тому же оказывается и менеджером социальной информации.

Итак, только наёмный работник умственного, интеллектуального труда, функционирующий в системе, где интеллектуальные («информационные») факторы производства выступают системообразующими и подчиняют себе все остальные, является по-настоящему интернациональным по своим производственным качествам. Значит ли это, что он самый революционный по своему характеру? Что его потенциал революционного сопротивления системе самый высокий? Теоретически, по логике Маркса и Энгельса, особенно если перенести её на наше время линейно-количественно, получается, что да. Однако реальность, природа энтээровской организации производства, логика её развития – всё это качественно меняет ситуацию и воздвигает на пути революционизации наёмного работника целый ряд препятствий. В иной форме, на ином уровне повторяется ситуация второй половины XIX–XX вв., когда социально-политическая организация капитализма, прежде всего в виде национального государства, ограничила как революционный потенциал индустриальных пролетариев, так и возможности его потребления. Перефразируя лемовское «разрушительные возможности человечества растут параллельно его конструкторским способностям», можно сказать: потенциал сопротивления внутри каждой системы растёт параллельно возможностям предотвращения или подавления этого потенциала логикой развития системы.

Например, принципиальная немногочисленность наёмных работников интеллектуального труда (наукоёмкое производство не требует многочисленной рабочей силы, а потому не может быть основой ни для массового рабочего класса, ни для массового среднего класса[129]) способна создать ситуацию, когда «эксплуататоры» и «эксплуатируемые» окажутся по одну сторону социальных баррикад, а все остальные, т. е. не включённые в систему эксплуатации и в социально организованное пространство, – по другую. Эти последние будут тем или иным способом исключаться из Социальной Игры при минимальной гарантии выживания. В таком случае, как когда-то, в XVI–XVIII вв., проблемы угнетения оказались снятыми в эксплуатации и хотя и сохранились, но уже не были главными, системообразующими, так теперь и эксплуатация может оказаться снятой в рамках какого-то более широкого и важного отношения, иначе, чем эксплуатация рассекающего общество и осуществляющего функцию социального исключения. Например, «социально организованное население» – «социально дезорганизованное население»; зона «качества» жизни – зона «количества» жизни; «зона жизни – зона выживания» и т. п.

В такой ситуации (где,