Вот это заслуживает повышенного внимания. Почти половина опрошенных свидетелей сказала, что в будущем больше никогда добровольно не станет участвовать в уголовном процессе. Если они увидят, как на улице ограбили вашу дочь, они не станут помогать в привлечении нападавшего к ответственности. Если вам выдвинут ложные обвинения в нападении, они не станут заявлять, что видели, как вы действовали в порядке самообороны. Если же они сами станут жертвой преступления, то не доверят государству осуществление правосудия, предпочтя, чтобы злоумышленник остался безнаказанным либо же был подвержен незамедлительному наказанию, возможно даже Божьей каре.

Это полная несостоятельность на самом фундаментальном уровне. И это ни для кого не секрет. Политики, по крайней мере, прекрасно осведомлены о несчастной доле свидетелей – их почтовые ящики наверняка ломятся от гневных писем электората, потрясенного своим столкновением с уголовным судом. В качестве решения по всему политическому спектру неизменно предлагается один и тот же избитый слоган: «Поставим жертву на первое место». Я вовсе не хочу сказать, что программы в поддержку прав потерпевших того не стоят – они чрезвычайно важны. Большая часть страданий, которые мне доводилось наблюдать, встречаясь со свидетелями в суде, были следствием недостатка значимой информации, предоставляемой органами прокуратуры, а также отсутствия помощи в практических вопросах – таких, как организация ухода за детьми на время слушаний, – и обещания улучшить подобные основные службы должны быть исполнены.

Вместе с тем многие причины, скрывающиеся за этой удручающей статистикой – 55 %, — невозможно устранить преследующими благие намерения уставами. Скорее, страдания потерпевших – их повторное принесение в жертву системой – имеют многогранную природу и глубоко запрятанные корни, зачастую видимые только тем, кто непосредственно вовлечен в этот процесс. Слишком часто главной причиной становится банальная нехватка финансирования и персонала судебной системы – однако государство и медиа словно этого не замечают. Как по мне, так эти глубочайшие проблемы почти никогда не затрагиваются; вместо этого мы слышим очередное скандирование: «Поставим жертву на первое место». Столь же часто истина оказывается настолько горькой, настолько безобразной с политической точки зрения, что только презренные адвокаты защиты подают свой голос: только они осмеливаются сказать, что во многих аспектах уголовного процесса неизбежное столкновение прав потерпевшего и подсудимого, требующее поиска компромисса, а также руководящий принцип презумпции невиновности приводят к тому, что жертва попросту не может – да и не должна — быть поставлена на первое место.

Думаю, нам всем нужно наконец признать суровую правду. Жертва, несмотря на все разговоры, не ставится на первое место. Ее права, как мне кажется, в настоящий момент ущемляются трижды: интересами суда; интересами обвинения; а также интересами подсудимого. Давайте разберемся, что все это значит для потерпевших на практике.

Для многих свидетелей вроде нашего пострадавшего от ограбления Мэтью уголовный процесс, должно быть, тянется практически бесконечно. Месяцами они ждут окончания полицейского расследования. Потом решения о предъявлении обвинений. Затем решения о начале судебных разбирательств. После они ждут назначения даты суда. И, как апогей абсурда, они ждут целый день в суде, чтобы потом узнать, что заседание отложено. После чего их отправляют домой снова ждать до следующей назначенной даты. И так раз за разом. Когда попадаешь в мир уголовного правосудия в качестве потерпевшего, твое терпение проверяется на прочность, зачастую пока оно окончательно не лопнет, при попадании в эпицентр «плохих показателей, задержек [и] неэффективной работы» (3).

Определить главную причину этого не составляет труда. В период с 2010 по 2016 год расходы на систему уголовного правосудия в целом были снижены на 26 %, а к 2020 году планируется их снижение еще на 15 % (4). Суды, служба судов и трибуналов Ее Величества перенесли снижение финансирования в 35 % в реальном исчислении, и это только начало (5). К 2020 году ожидается урезание расходов на зарплаты персонала еще на 40 % (6). Хотя по состоянию на 2016 год количество поступающих в систему дел и снизилось незначительно, эти новые дела – в среднем более запутанные и ресурсозатратные, главным образом из-за волны обвинений в сексуальном насилии, совершенном в прошлом, – эдаком наследии Джимми Сэвила и ему подобных[8]. Одновременно с этим министр юстиции был вынужден удовлетворить требования казначейства и сократить количество дней судебных заседаний (7). Вы можете зайти в Королевский судебный комплекс в любом крупном городе и с удивлением обнаружить, как много новеньких, сияющих залов суда, напичканных передовой электроникой и любовно подогнанных до эргономичного совершенства, заперты на замок и не используются. Причем не от недостатка дел, которые могли бы там рассматриваться: неизбежным последствием тридцать пятого сокращения бюджета и наблюдаемого наплыва сложных и затянутых судебных разбирательств стал чудовищный завал серьезными уголовными делами. Счетная палата Великобритании в 2016 году отчиталась, что число «висящих» в Королевском уголовном суде дел составило 52 000 – за два года это количество выросло на 34 %, и это с учетом того, что ежегодно через Королевский уголовный суд присяжных проходит порядка ста тысяч дел. Недавно, впрочем, их число резко упало, составив менее 40 000 (8). Среднее время ожидания между первыми слушаниями в магистратском суде и рассмотрением в Королевском суде составляет 123 дня – на 23 % больше по сравнению с показателями 2010 года, и это без учета задержки между подачей заявления о совершении преступления и первой явкой обвиняемого в магистратский суд, которая может составлять месяцы, а то и годы (9).

Чтобы справиться с завалом в Королевском суде, чиновники, ответственные за составление графиков судебных разбирательств, взяли в привычку впихивать все больше и больше заседаний в каждый зал суда в надежде, что какие-то из них «расколются» (разрешатся, говоря нормальным языком), ставя на первое место плановые показатели по количеству назначенных слушаний. По сути, повторяется модель, которую мы с вами уже видели в магистратских судах. Как результат, потерпевший является в назначенную дату в суд, где барристер обвинения или же дружелюбный волонтер из службы помощи свидетелям сообщает им, что их дело стоит четвертым в списке «плавающих» слушаний и шансов на его рассмотрение в этот день не больше, чем получение обещанных денег «нигерийскими письмами» (популярный в свое время вид мошенничества). Непосвященным поясню, что «плавающее слушание» – это официальный термин, означающий слушание, назначенное в здании Королевского суда, однако не привязанное к какому-либо конкретному залу. Вместо этого, как и следует из названия, оно «плавает в бесплотной форме» по зданию в надежде, что какое-то из других назначенных на рассмотрение дел «расколется» и в соответствующем зале суда освободится время. Когда этого не происходит, слушание откладывается на много-много дней либо же, как это бывает в самых садистских судебных центрах, переносится на следующий день со статусом «приоритетного плавающего слушания». Основания для плавающих слушаний и «предварительных списков» – когда назначается не конкретный день, а целая рабочая неделя и стороны должны быть свободны в начале каждого дня этой недели – в теории звучат довольно убедительно: глупо, когда зал суда пустует, а судья, присяжные, клерк, судебный пристав и охрана бьют баклуши за 1950 фунтов в день, если назначенное слушание по какой-то причине не может состояться. Необходимость «готовых» слушаний на очереди весьма очевидна. Только вот на одно здание назначается их столько, что большинству просто гарантировано остаться неприкаянными – так желание выполнять плановые показатели побеждает простую человеческую добропорядочность. Мне доводилось видеть, как на один день назначали целых семь плавающих слушаний – семи партиям свидетелей и потерпевших пришлось изменить свои планы в этот священный день ради того, чтобы большинство из них в одиннадцатом часу были отправлены несолоно хлебавши домой. К этим живым людям, многие из которых стали жертвами самых бесчестных и унизительных преступлений, относятся как к личной собственности суда, которую можно распределять и хранить в соответствии с его потребностями.