– Я не могу комментировать подробности следствия, Адам. Вы должны полагаться на нас, так как мы делаем свое дело.

– Как я могу полагаться на вас? Моя дочь сидит под замком, хотя никаких доказательств нет!

– Мы только что получили новые результаты из лаборатории. Эксперты обнаружили мелкие отклонения на подошвах Стеллы, которые совпадают с отпечатками на месте преступления. Мы уверены, что те отпечатки оставлены туфлями Стеллы.

– Это неправда.

– Разумеется, это правда.

– Но они могли попасть туда в любое другое время! У Стеллы алиби!

Агнес Телин сложила руки пирамидкой под подбородком. Глаза у нее чуть заметно блестели, но взгляд был твердый и решительный. Я понял, что ничего не добьюсь. Она и прокурор Янсдоттер решили, что Стелла виновна, а я просто лгун. Что бы я ни говорил, это уже не изменит их отношения.

– Что с вами происходит, Адам? В последнее время вы преступили немало границ.

Я прижал руки к вискам, чтобы унять непрекращающийся стук.

– Прокурор Йенни Янсдоттер подала на вас заявление, – продолжала Телин, беря со стола бумагу. – Вы напали на нее на улице, кричали и вели себя угрожающе.

– Напал? Угрожающе?

Перед глазами замелькали черные точки. Я пошарил руками на столе, ища, что бы выпить. Рот был засыпан пылью. Свет казался таким резким, что я вынужден был прищуриться.

– Адам?

– Я прошу адвоката.

Вопреки ожиданиям я ощутил огромное облегчение, когда Микаэль Блумберг вошел в дверь и плюхнулся рядом со мной.

– Положись на меня, – сказал он, хлопнув меня по плечу своей огромной лапой.

Его приход организовала Ульрика.

– Я не нападал на Янсдоттер, – выдавил я.

– Разумеется, нет, – ответил Блумберг. – Это совершенно голословные обвинения. Можешь не беспокоиться.

Я все еще был как в кошмарном сне.

– Понимаю, что все это тяжело, – сказала Агнес Телин. – И что вы не очень хорошо себя чувствуете.

Блумберг поднял руку.

– У меня все больше сомнений по поводу того, как вы делаете свою работу, – сказал он.

Я взглянул на него. Наконец-то он что-то предпринимает.

Агнес Телин продолжала как ни в чем не бывало:

– То, что я сейчас расскажу, поначалу покажется вам шокирующим и ужасным, но со временем, я надеюсь, вам полегчает, Адам.

Я обернулся у Блумбергу, который перебирал пальцами свой галстук.

– Я понимаю, что вы всего лишь пытаетесь защитить свою дочь, – сказала комиссар криминальной полиции Телин. – Но это не может больше продолжаться.

Странное чувство спокойствия разлилось по телу. Я не понимал, откуда оно исходит. Стук в висках затих, во рту появилась слюна. Теперь я все видел ясно и отчетливо. Словно до меня начало доходить все происходящее.

– Вчера я была в изоляторе и в очередной раз допрашивала Стеллу, – сказала Агнес Телин. – Выяснились новые сведения.

Я уже видел перед собой, что случится в ближайшие несколько секунд. Будущее напоминало фильм, проигрывающийся в моей голове до того, как все произойдет.

– Стелла говорит, что она вовсе не возвращалась домой так рано, как вы утверждаете.

– Как это?

– Она думает, что было больше часа ночи – ближе к двум.

– Нет, этого не может быть. – Я решительно покачал головой. – Она была пьяна, не ориентировалась во времени.

Секунда текла за секундой. Я смотрел на Блумберга, который смотрел на Телин, а та смотрела на меня. Мы все трое знали. Все это – всего лишь игра, и ничто другое. Представление.

– Стелла этого не говорила.

Я набрал в легкие воздуха.

– Она была там, – сказала Агнес Телин. – Стелла была на детской площадке на Пилегатан, когда умер Крис Ольсен.

– Нет, – возразил я. – Это неправда.

– Она призналась, что была там, Адам.

Перед глазами снова замелькало. Воздух стал удушливым.

– Нет, – повторял я раз за разом. – Нет, нет, нет!

– Она призналась.

Самое ужасное в этой камере не жесткая кровать, в которой едва можно повернуться. Не жидкий свет из окна. И даже не отвратительные наслоения мочевого камня на унитазе. Самое ужасное – это запах.

Его не описать никакими словами.

Винни-Пух, ясное дело, со мной не согласен. «Все можно описать», – говорит он. Ну да, конечно.

Он говорит, чтобы я описывала все, не используя прилагательных.

Без прилагательных?

Да-да, понимаю. Типичный педагогический приемчик. Таким вещам учителей обучают на всяких там конференциях по повышению квалификации. Заставить учеников описать что-то, не используя прилагательных. Заставить их складывать, не используя знака плюс. Заставить их стоять на руках, не используя рук.

Грамматика. Это примерно так же мило, как свищ на ягодице. Прилагательное – часть речи, обозначающая признак предмета. Они показывают, какими свойствами обладает предмет или как он выглядит.

Или пахнет.

Прилагательные нужны только для того, чтобы описывать другие вещи. Это единственная задача прилагательных в этом мире. А теперь Винни-Пух желает, чтобы я не использовала их, рассказывая об этом запахе.

Он говорит, что почти его не ощущает. Что я преувеличиваю, что это все у меня в голове. Я отвечаю, что у меня, наверное, сильно развито обоняние.

– Ну вот и договорились! – восклицает он и смеется.

Винни-Пух часто смеется. Отличное качество. Большинство учителей, у которых мне довелось учиться, предпочитали орать, а не смеяться.

– Нет, правда, если есть специальные слова, описывающие качества, – почему нельзя их использовать?