— Прошло уже столько времени, я вам плачу такие деньги, а дело не сдвинулось с мертвой точки! Вы не имеете ни малейшего представления о том, кто убил мою невесту, а я все еще питаю иллюзию, что вы сумеете это сделать.

Он не повышал голоса, говорил длинными, утомительными фразами, и это, по-видимому, раздражало босса еще больше, чем если бы тот орал, выпучив глаза, и обещал застрелить Родиона или размазать его по стене. Как это бывало с особо нервными клиентами.

— Вы знаете, Родион Потапович, я думаю, правильно говорил мой брат Михаил, когда утверждал, что не надо к вам обращаться, — закончил Виталий Храмов.

При этих словах босс поднял голову и заметил меня. Его лицо осветилось улыбкой, он кивнул мне, а потом обратился к негодующему интеллигенту:

— Вы, Виталий Сергеевич, не стали слушать своего брата. Это похвально. А теперь, простите, вы отрываете меня от дела. От вашего же, между прочем, дела. Я должен работать. В самые краткие сроки я представлю вам результаты. Имена, пароли, явки, как говорит Владимир Владимирович, наш президент. Не волнуйтесь, результаты будут. Они уже есть, но боюсь, что вы еще не поняли, какая это прелесть — неведение.

— Вы, Родион Потапович, наверное, полагаете, что я не готов узнать правду? Совершенно напрасно! Другое дело, что вам нечего мне сказать. И вы отделываетесь разного рода отговорками, — заявил Виталий.

— Считайте, как вам угодно, — сказал босс. — Но ради бога, не мешайте. Не отрывайте меня от дела. От вашего же дела, между прочим. Мы работаем, Виталий, мы работаем! И есть промежуточные результаты, которые быстро превратятся в окончательные.

— В самом деле? — сказал Храмов-младший и, поймав мимолетный взгляд босса, проследил его направление, обернулся и увидел меня. Я стояла у двери, прислонившись к косяку, и наблюдала. Он вздрогнул и проговорил:

— Вы, знаете ли… так бесшумно вошли. Добрый вечер.

— Добрый, — отозвалась я. — Виталий, мой босс говорит вам весьма здравые вещи. Мы работаем, и есть подвижки. Так что не надо бежать впереди паровоза. Ну чего вы хотите добиться вашим пришпориванием?

— Я ничего не хочу добиться, — раздраженно бросил единственный интеллигент в семействе Храмовых. — Не знаю, какого рода ваши результаты, промежуточные они или какие там еще, но мне нужно только одно: знать, кто убил мою Инну и зачем он это сделал.

— Не думаю, что выверенная информация такого рода вас сильно обрадует, — вполголоса заметил босс. — Но я гарантирую, что вы все узнаете. Дело сложное, но разрешимое. Вы будете знать правду. В свое время.

— В свое время? Что вы водите меня за нос? Может… может, вы хотите сказать, что вам уже известно имя убийцы и те причины, которые…

— Да! — перебил его босс. — Еще есть вопросы? Нет? И прекрасно. Я позвоню вам послезавтра, Виталий, и расставим все точки над i. А пока позвольте пожелать вам всего наилучшего.

Это окончательно вывело Виталия из себя. Он вскочил с дивана и, засунув себе под мышку портфель, прошипел:

— Ну, знаете ли… если вы изволите шутить, то могли бы найти более удачный повод для шуток! До свиданья!

— Мария, проводи господина Храмова до двери, — кивнул мне Родион. — Благодарю.

Когда мы остались одни, я задала боссу вопрос:

— Так вы что, в самом деле знаете уже, кто убивал этих несчастных девушек?

— Мария, не уподобляйся, пожалуйста, высококультурному зануде, только что нас покинувшему, — строго сказал Родион Потапович. — Он донимал меня своими вопросами едва ли не час. Хотя я ясно дал ему понять, что мне пока что нечего сказать ему. Тебя устроит такая форма ответа?

Я пожала плечами. Родион произнес:

— «Хвоста» на этот раз за собой не привела?

— Нет.

— Уверена?

— Совершенно. Не знаю, как уж вам, Родион Потапович, удалось вызнать, что Гена Благовещенский каким-то боком причастен ко всей этой вакханалии, но он…

— Да, я знаю, — перебил Шульгин, — я уже прослушал запись с «жучка», который ты брала с собой сегодня. И не один раз прослушал. Ну что я могу сказать? Рыба клюнула. Остается только улучить момент, когда можно вытягивать наживку.

— Если меня саму не выдернут раньше, — заметила я.

— А что такое? Сложности? Рассказывай.

— Да дело в том, что моя соседка по съемной квартире сегодня привела в гости Храмова-старшего, выпила с ним, все такое, а затем пришла я и…

— Напоролась на Храмова? — предположил босс.

— Нет. Напоролась Ольга. Напоролась — в смысле выпила прилично. И в пьяном откровении назвала меня подсадной уткой, сказала, что девчонки из шоу шушукаются насчет того, что Каморин послал охранника Фоку проследить за мной, а потом этого беднягу нашли в нетоварном виде на пустыре. Дескать, подозрительно это.

— Девчонки шушукаются? — выговорил Родион Потапович, кажется, с облегчением. — Да пожалуйста! А эта соседка твоя, кажется, сведена с тобой в одну пару, ты говорила?

— Да.

— И она сегодня говорила тебе гадости, напилась, с Храмовым, значит, кувыркалась?

— Да.

— Мне кажется, эта Оля просто настраивается на завтрашний вечер. Ты ведь один раз ее проучила?

— Было дело.

— Так она просто нервничает. Не переживай, мало ли что говорят. Если бы тебя подозревали, то не стал бы Гена Благовещенский предлагать тебе прямую «заказуху». А Геннадий Благовещенский — это так, мелочь, посредник. Самые главные ублюдки во всей этой истории напрямую не работают.

— Я тоже думала, что Ольга просто настраивает себя, чтобы было легче завтра, — сказала я.

— Вот видишь! На нее вроде и ставка похуже, так что она нервничает. Ты, кстати, так и не отдала мне распечатку с коэффициентами ставок. Как фамилия этой твоей соседки, по совместительству — завтрашней… гм… спарринг-партнерши?

— Кротова.

Босс поднял голову. В его глазах блеснул задорный огонек.

— Как? — переспросил он.

— Кротова. Ольга Кротова. Да вот она тут, в распечатке.

— Ну-ка глянем, — выдохнул Шульгин. Его лицо даже засветилось от какого-то с трудом сдерживаемого нетерпения. — Где? А-га… да-а, действительно! «Кривошлык — Кротова»! А что это за коэффициенты в скобках? Я что-то раньше такого не видел.

— А это коэффициент на то, кто кого убьет, — ответила я.

Босс посерьезнел.

— Даже так… — пробормотал он. — Вот уроды… Ну ладно. Кротова! И бывает же!..

— Что? Что — бывает?

— Да так, — отмахнулся он, — это я, что называется, о своем, о девичьем… Хм! «Ретиарии — Мирмиллоны»… Как в настоящем Древнем Риме.

— А кто это такие?

— Стыдно не знать, дорогая моя Маша! Ты, как завзятая гладиаторша, должна затвердить все эти термины как «Отче наш».