– Вам даже сказать нечего! – бросает она маме.

И мама начинает оправдываться, как ученица:

– Мы просто не думали так… в государственных масштабах…

– А надо думать! – говорит нам завуч. – Никто не хочет думать в государственных масштабах! – И наконец-то оставляет нас, уходит наводить порядок в раздевалке. А то там в дверях образовалась пробка. Здесь, в школе, ей не дают думать в государственных масштабах.

И англичанка, наклонившись к маме, говорит свистящим шепотом:

– Я, между нами, скажу: вы поступили правильно. Что вам престиж школы – вы думаете о будущем своих детей. В гимназии они получат образование совсем другого уровня. У них же такой сильный английский! Там есть даже возможность поехать в Англию.

Далась им эта Англия!

Интересно, в Англии учителя на родителей кричат? Нам-то сейчас достанется! Скажут – можете забирать документы, если Толик не успевает к первому уроку. Понятно, мы их не заберём, да и в канцелярии так за здорово живёшь не отдадут. Справка нужна, что тебя берут в другую школу. Я уходила в гимназию, я знаю. Да и кто захочет с отличником расстаться! Толик – отличник. Но маме всё равно всё это скажут – так только, чтоб она начала оправдываться.

Но нет. Толикова учительница совсем молодая. Она теряется, когда видит маму. Говорит:

– Ой! Здравствуйте!

Хватает маму за руки. Замечает в дверях меня и говорит снова:

– Ой! Как хорошо, что вы вдвоём! Спасибо, что пришли… А то я больше не знаю, кого позвать…

И начинает уговаривать нас простить её.

Оказывается, она позвала нас не из-за Толика, а из-за Сашки. Она видела, что Сашка с Толиком друзья.

Сашка перестал в школу приходить. Жил он всегда у бабушки, учительница уже ходила к ней. Бабушка сказала ей, что этот разбойник, наверное, у мамы. А дальше стала жаловаться на своё здоровье. Сашкина бабушка всем жалуется в нашем дворе: «Ах, там болит, здесь ноет, там стреляет». С ней рядом вообще останавливаться нельзя. С ней – «здравствуйте!» и мимо. Иначе загрузит тебя своими болячками по самую макушку. Но учительнице-то было откуда это знать? И она чувствовала себя совсем разбитой и больной, когда отыскала на другом конце города Сашкину маму. А вышло, что совершенно зря. Мама сказала, что не видела Сашку уже четыре месяца, с самой своей свадьбы.

Сашкина мама недавно вышла замуж, и у неё родились двойнята. Учительница их не видела, Сашкина мама держала её в дверях. В комнате дуэтом пищали малыши. Сашкина мама разводила руками и говорила:

– Вы видите, я вам фи-зи-чес-ки ничем помочь не могу. Я фи-зи-чес-ки не успеваю.

Ещё у Сашки есть отец, но он…

– Пропал, – подсказывает мама.

– Я разыскала его, – успокаивает её учительница. – Разве бесследно люди пропадают? Есть адрес…

Она читает по бумажке: город, а дальше какие-то буквы, номера. Всё это вместе означает – исправительно-трудовая колония номер два, отряд восьмой. Моряков Игорь Андреевич – Сашкин отец. Статья 158, кража. Сидеть осталось полтора года.

– В общем, считай, что нет его, – сочувственно говорит мама.

– Ну почему же? – возражает учительница. – А письма? Он мог бы влиять на Сашку… в письмах! Наставлять его, как-то контролировать. Но этого нет…

– Понятно, – кивает мама. – Начнёт учить, Сашка скажет: а сам-то? На себя погляди!

– Что вы, не скажет, – говорит учительница. – Они же ещё маленькие!

Учительница волнуется, что её не понимают. Одёргивает на себе пиджак. Мне кажется, её стесняют строгий пиджак и юбка. Она ждёт не дождётся, когда сбросит их, как я – гимназическую форму. А я-то думала, что она станет кричать на нас. Мне делается стыдно за свои предположения.

– «А сам-то?» – так дети могут говорить… – учительница смотрит на меня, – ну, может, с седьмого класса. А маленьким всегда нужен папа, они рады любому… И ведь Сашка тоже мог бы поддерживать его – своими письмами. Я бы заботилась, чтоб Сашка отвечал… Я столько раз писала об этом и Игорю Андреевичу, и в администрацию колонии…

– Но вам не отвечают, – догадывается мама.

– Отвечают, – машет рукой учительница. – Но только так, чтоб что-нибудь ответить. Как будто им всё равно…

Мы обещаем ей, что, как только встретим Сашку, мы обязательно уговорим его вернуться в школу. По пути домой я думаю, как это она сказала: детям нужен папа, какой бы он ни был. Я спрашиваю:

– Мама, а наш папа какой был?

Мама отвечает:

– Хороший был, я же говорила.

– Нет, а работал он кем? – спрашиваю.

Мама говорит:

– Пока завод не закрыли – мастером работал на заводе.

Вечером тётя Анжела заходит к нам. Сразу понятно – у неё всё в порядке. Она как будто в белой шапочке. Блондинистые волосы уложены крупными кудрями, как будто тёте Анжеле наклеили на голову парик Деда Мороза. Тётя Анжела не ходит на работу, она может хоть каждый день с утра пораньше отправляться в парикмахерскую. А мама каждое утро хвост завяжет – и вперёд. И нет ничего красивее длинного хвоста, болтающегося по маминой спине.

Тётя Анжела смотрит снисходительно, как всегда, когда побывает в парикмахерской.

– Мы с Косачихой решили, – говорит, – надо поставить в подъезде домофон.

Мама спать хочет.

– Зачем? – спрашивает, зевая. Рот прикрывает ладошкой, на ладошке голубая краска. Не отмывается.

Тётя Анжела пожимает плечами:

– Зачем ставят домофон? Чтобы подъезд, конечно, был закрыт. А то повадился к нам ночевать этот… Николаша.

– Но его вроде сейчас нет… – возражает мама, а тётя Анжела, не слыша её, продолжает:

– И Косачиха говорит – в своём хозяйстве уже троих котов недосчиталась. Или четырёх. Ругается всё.

Мама спрашивает:

– Так что, подъезд закроем, чтобы её коты не разбежались?

Тётя Анжела понимает, что сказала глупость. За Косачихой вообще глупо повторять. Но отступать не хочется.

– И дочери моей на стенке пишут всякую ерунду, – неохотно говорит тётя Анжела. – Ведь кто-то ходит сюда, а?

И она глядит на маму так, точно мама скажет сейчас, кто сюда ходит.

Мама молчит, тётя Анжела жалуется на свою Наташу:

– Совсем неуправляемая стала. Как же – появился неизвестный воздыхатель! Спрашиваешь, почему полы не вымыты, – дерзит…

Она машет рукой.

– В общем, с тебя… Вот, здесь написано… – она протягивает маме листочек в клетку. – Мы с Косачихой подсчитали. Уже во всех квартирах были, собираем деньги…

Мама отодвигает листок:

– Я не смогу…

– Не сразу! – убеждает её тётя Анжела. – А пока денег нет, я за тебя внесу. Расплатишься с получки. Мой не против, чтобы за тебя внести.