– Ты в порядке? – спросила Стиви.

Мэделин кивнула. Потом она покачала головой.

– Не совсем, – сказала она. – Все это слишком для меня, Стиви. Мне очень этого не хочется, но я думаю, мне лучше вернуться домой.

– Ты не можешь уехать!

– Я должна. Это очень мучительно – быть здесь, зная, что мой брат и Нелл сейчас внизу у дороги, и не иметь возможности их видеть.

– Ты можешь сейчас пойти туда – я пойду с тобой!

Мэделин опять покачала головой:

– Это будет плохо для Нелл. Я не знаю, что сказал бы или сделал Джек, но я хотела бы, чтобы она избежала этой тяжелой сцены.

– Но этого не будет! Они увидят тебя и узнают, как сильно ты их любишь.

– Ты же не думаешь, что я скажу это Джеку?

– Но ведь для него увидеть тебя…

Стиви задержала дыхание, ожидая, что ответит ей подруга.

Мэделин чувствовала, что ее охватывает раздражение.

– Ты ничего не знаешь, Стиви. Я не хочу думать, что ты пригласила меня сюда специально – мы делились многим, ты рассказывала о таких серьезных вещах, но ты упустила одно маленькое обстоятельство.

– Нет, я…

Мэделин запротестовала:

– Я не хочу об этом слышать. Ты отобедала как-то вечером с Джеком и Нелл и думаешь, что при нашей встрече будет так же. Но в действительности это невозможно. Ты не знаешь всей истории. И ты ничего не могла бы с этим поделать.

– Нелл сама нашла меня!

Мэделин была страшно расстроена, она не могла больше здесь оставаться, не могла слышать имени Нелл. Она поднялась наверх и взяла свою сумку. У нее тряслись руки, но она знала, что это не от шампанского. Все произошло во время прогулки по берегу.

Когда она вернулась на кухню, Стиви стояла у двери. Ее волосы почти высохли, такие темные и совершенно гладкие. Ее фиалковые глаза смотрели озабоченно, и она протянула ей руки. Мэделин еще злилась, но все-таки взяла их. Подруги стояли, глядя друг другу в глаза.

– Я надеюсь, что ты вернешься, – сказала Стиви.

– Без Эммы не то, – ответила Мэделин.

– Конечно, не то, но все же неплохо.

Мэделин вновь покачала головой:

– Если ты увидишь Нелл, скажи ей, что я ее люблю.

– Мэдди, прошу тебя, скажи ей это сама.

Мэделин не смогла ответить на это. Она только обняла Стиви, пробормотала что-то о том, чтобы она была осторожнее, чуточку постояла и вышла за дверь. Выйдя на дорогу, она посмотрела на дом. В окне виднелись Стиви и Тилли. На деревьях пели птицы. Мэделин прощально взмахнула рукой. В горле была резкая боль, будто там застряла та самая щепка из прибрежного плавника.

Покинуть берег. Попрощаться с подругой. Это напомнило ей забытые чувства девочек-подростков, когда они расставались на целую долгую зиму.

Годов минуло пять; пять лет Длиной в пять долгих зим! И вновь я слышу эти воды…

«Строки, сложенные в пяти милях выше Тинтернского аббатства», заимствованные ими у Водстворта, когда подруги были подростками, вспомнились Мэделин, когда она направлялась на север, прочь от побережья, от своей подруги детства, от своих брата и племянницы. Был чудесный летний день, сегодня ночью взойдет полная июльская луна, но, когда Мэделин неслась вперед, она ощущала дыхание зимы.

"Без Эммы не то", – сказала Мэделин.

Стиви был так неприятен уход Мэделин и эти слова, что она вновь пошла прогуляться по берегу. Что случилось на малом пляже, когда Стиви дала в руку Мэдди эту серебристую от соли палку, выброшенную прибоем? Мэдди выглядела так, будто собиралась упасть в обморок. У Стиви было много внутренней энергии, она выплескивала ее наружу. Прохаживаясь по берегу, она мечтала бы неожиданно встретить Джека. Ей хотелось потрясти его, сказать ему, какая у него прекрасная сестра.

Ей хотелось увидеть Нелл и сказать ей, что ее тетя любит ее.

«Без Эммы не то».

Коттеджи на скалистом мысу отсюда казались кукольными домиками, такие аккуратные и красивые, совершенно счастливые. Сады и ящики для цветов, полные петуний и английского плюща. Дом самой Стиви выглядел как декорация полной удовлетворенности. Чайки парили на фоне лазурного неба. Дети играли на мелководье, а их матери сидели в шезлонгах и делились своими жизненными секретами.

Стиви и Эмма были двоими из таких детей. Их матери приехали летом 1959 года в Хаббард-Пойнт, обе были беременны и говорили о том, каким совершенно другим будет следующее лето, и радовались они тому, что их дети будут расти вместе. Стиви родилась в октябре, Эмма – в декабре.

В следующем июле девочки встретились впервые. Одетые в купальники и розовые панамки – девятимесячная Стиви и семимесячная Эмма тихо лежали рядом, покачиваясь в руках матерей в вымытых волнами песчаных ямках ниже линии прилива.

Стиви поклялась бы, что помнит эту первую встречу, мягкое шуршание волн по краю берега, белые завитки морской пены, надежность материнских рук, поддерживающих ее за плечи, длинные ресницы Эммы, обрамлявшие ее большие зеленые глаза, когда она оглядывалась на свою новую – и первую – подругу.

– Это было похоже на то, как будто нас поженили, Эмма, – сказала Стиви однажды. – Наши матери все спланировали за нас в ту зиму, когда мы родились. Мы были обречены любить друг друга еще до того, как встретились. Если подумать, то у нас не было выбора.

– Ну а если бы мы не полюбили друг друга или даже не понравились друг другу? Что, если бы мы посмотрели друг на друга и стали кричать? Что, если бы одна из нас не захотела бы лежать в воде и начала бы копаться в песке? Что, если бы только одна из нас полюбила пляж?

– Этого никогда не могло бы случиться, – заявила Стиви уверенно.

– Почему же нет? – настаивала Эмма.

– Потому что мы пляжные девочки, – сказала Стиви. – И наши матери были такими же до нас… – Не тогда ли в первый раз прозвучало это словосочетание?

Эмму разозлила сама мысль о том, что у них не было свободы выбора, она была уверена, что с самого детства сама делает свою жизнь. Все дни своего детства они проводили вместе в Хаббард-Пойнте, на побережье Коннектикута – бегая босиком по пляжу, топча приморские марши позади большого голубого дома, выбирая тропу, ведущую на малый пляж, гоняя на велосипедах в магазин Фоули за копеечными леденцами, обгоняя друг друга на плотиках и взбираясь на деревянные доски, чтобы погреться на солнце, глядя, затаив дыхание, на мягкий полукруг пляжа, уместившийся между двумя скалистыми мысами, на этот кусочек небес на земле, который они называли своим домом.

Ночью Хаббард-Пойнт был не менее таинственным. Наверху белой дорогой через все небо расстилался Млечный Путь. Листья дубов шелестели под ночным ветром, а в конце августа на ветви садились совы, их таинственные крики звучали в ночи. Стиви часто рисовала их, птиц Хаббард-Пойнта.