Осенью прошлого года разведчики принимали участие в кампании в Амбале – военном походе, предпринятом против одного враждебно настроенного пограничного племени, и Уильям, так и не узнавший о существовании племянника, пал в бою всего через несколько недель после побега сына своей сестры из Хава-Махала. Но теперь была весна, миндальные деревья стояли в цвету, и на ивах уже распускались почки, когда Аш тронулся в путь по дороге, ведущей из Аттока в Пешавар.

Река Кабул, мутно-красная от красной земли Хайбера, которую в нее смывало с весенними дождями и таянием снегов в далеком Афганистане, широко разлилась, и броды стали непроходимыми, поэтому Ашу пришлось переправиться через нее по понтонному мосту в Ноушере. Аш уже сделал крюк примерно в десять миль, чтобы не переправляться через Инд на аттокском пароме, поскольку сообразил, что достаточно всего одного человека, чтобы уследить за всеми, кто проезжает там. Он поступил разумно, так как там действительно сторожил некий человек – безобидный с виду странник, явно никуда не спешивший, который сдружился с лодочником и целыми днями праздно наблюдал за людьми, пользовавшимися паромом. Аш переправился на другой берег милями пятью ниже по течению, попросившись на плот к одному фермеру, а оттуда вернулся к Пешаварской дороге. И опять судьба оказалась благосклонна к нему. В Ноушере один доброжелательный крестьянин, направлявшийся в Рисалпур с грузом овощей, согласился подвезти мальчика, и тот, притворившись, что хочет спать, зарылся в груду капустных кочанов и кольраби и проехал через понтонный мост, никем не замеченный. Таким образом, ближе к вечеру этого дня он – в запыленной одежде, со стертыми в кровь ногами и страшно усталый – добрался до военного поста Мардан и спросил там совара Зарин-хана из разведчиков.

К тому времени корпус разведчиков снова вернулся в казармы после нескольких месяцев тяжелого военного похода и еще более тяжелых боев на территории юсуфзаев. За одиннадцать месяцев службы Зарин так повзрослел, что в нем трудно было узнать веселого юношу, с легким сердцем покидавшего Гулкот в недалеком прошлом. Он стал выше ростом, шире в плечах, и темный пушок, прежде едва пробивавшийся у него над верхней губой, сменился внушительными усами. Но он остался все тем же Зарином и очень обрадовался встрече с Ашем.

– Отец прислал мне весточку о твоем побеге из Гулкота, и я знал, что однажды ты здесь появишься, – сказал он, крепко обнимая мальчика. – Тебе придется подождать, покуда не достигнешь призывного возраста, но я поговорю с братом – он получил звание джамадара после сражения на дороге в Амбалу, – и он подыщет тебе работу. Твоя мать здесь?

– Она умерла, – ответил Аш бесцветным голосом.

Он почувствовал, что не в состоянии говорить о Сите даже с таким старым другом, как Зарин. Но Зарин все понял и не стал задавать никаких вопросов, только сказал:

– Мне очень жаль. Она была тебе хорошей матерью, а я думаю, что и плохую-то потерять тяжело, ведь мать у каждого из нас всего одна.

– Похоже, у меня их было две, – мрачно промолвил Аш.

Устало присев на корточки у костра Зарина, он поведал о своем побеге из Хава-Махала и о том, что узнал от Ситы в пещерке у реки, а в подтверждение последней части своего рассказа вытащил из тюрбана письмо, адресованное погибшему офицеру разведчиков.

Зарин не мог прочитать письмо, но он тоже поверил услышанному при виде денег. Монеты говорили сами за себя на языке, не требующем перевода. В общей сложности там было двести с лишним монет: около пятидесяти из них – серебряные рупии, а остальные – соверены и золотые мухуры. Тот факт, что Сита столько лет хранила это небольшое состояние, похоже, доказывал, что ее история правдива, по крайней мере отчасти.

– Думаю, лучше показать это моему брату, – сказал Зарин, с сомнением глядя на письмо, сунутое ему в руку Ашем. – Возможно, он даст тебе толковый совет. Для моего ума это дело слишком сложное.

Брат Зарина, джамадар, не испытал никаких сомнений. Есть только один вариант действий. Поскольку Аштон-сахиб погиб, дело нужно изложить полковнику-сахибу Брауну, командующему корпусом, и тот во всем разберется. Он сам, Авал-шах, немедленно отведет Ашока на квартиру полковника-сахиба. Если в этой поразительной истории есть хоть доля правды, то чем скорее деньги и бумаги окажутся в надежных руках, тем лучше.

– Ты же, Зарин, держи язык за зубами. Если гулкотская рани жаждет смерти мальчика, она станет мстить тем, кто помог ему бежать, а коли она узнает, что он здесь с нами, то заподозрит нашего отца в причастности к делу. Поэтому для всех нас лучше, чтобы след затерялся. Я сейчас пойду к командующему-сахибу, а ты, Ашок, иди за мной немного поодаль, чтобы нас не видели вместе, и подожди на улице, пока тебя не позовут.

Джамадар сунул в карман письмо и крупным шагом вышел на предвечерний солнечный свет, а Аш последовал за ним на безопасном расстоянии. Следующие полчаса он провел, сидя на краю сточной трубы, швыряя камешки в канаву и зорко поглядывая на окна полковника, пока тени на пыльной дороге медленно удлинялись и свежий весенний вечер постепенно наполнялся запахом дыма от костров из хвороста и сухого навоза.

Тогда Аш еще не знал, что то был последний час его независимости. Последний – на много лет вперед – час покоя, свободы и праздности. Если бы он понял это, то, возможно, нарушил бы данное Сите обещание и убежал бы, пока не поздно. Однако, хотя Аш сумел скрыться от наемных убийц рани, сейчас ему едва ли удалось бы убежать далеко. Полковник Сэм Браун, кавалер ордена «Крест Виктории», исполняющий обязанности командующего корпусом разведчиков, уже прочитал незаконченное письмо профессора Пелам-Мартина к своему шурину Уильяму Аштону и теперь взламывал печать на пакете, завернутом в промасленный шелк почти семь лет назад. Бежать сыну Хилари было уже слишком поздно.

Спустя три недели Аш, одетый в тесный, неудобный европейский костюм и обутый в еще более неудобные европейские туфли, находился в Бомбее – по дороге на родину своих предков.

Переезд организовали и оплатили офицеры полка его дяди, которые поначалу категорически отказывались верить, что этот нищий бродяжка может приходиться племянником бедному Уильяму, но в конце концов признали неоспоримость свидетельств, содержавшихся в пакете (среди них имелся дагерротип Изабеллы, чье сходство с сыном было поистине поразительным, и дагерротип с изображением сидящего на коленях у Ситы Аша, сделанный в Дели в тот день, когда мальчику исполнилось четыре года, – обоих позирующих с уверенностью опознал Зарин) и полученных в результате тщательного допроса и осмотра претендента. Поменяв свое мнение на противоположное, друзья Уильяма исполнились решимости сделать все возможное и невозможное для племянника бравого офицера, который служил в корпусе со времени возведения Ходсоном крепости в Мардане и пользовался всеобщей любовью. Впрочем, означенный племянник не испытывал ни малейшей признательности к своим благодетелям.

Аш выполнил последнюю волю своей приемной матери: отдал сахиб-логам бумаги и деньги, полученные от нее. Сделав это, он предпочел бы остаться при кавалерийской части Зарина и Авал-шаха и зарабатывать на хлеб трудом конюшонка или косильщика травы для армейских лошадей, покуда не достигнет возраста, когда сможет вступить в полк. Но этого ему не позволили. «Ну почему меня не оставят в покое? – с негодованием думал Аш. – Почему всегда и везде находятся самовластные люди, которые отдают мне неприятные приказы, ограничивают мою свободу и не считаются с моими желаниями? И другие, которые по воле злонамеренной и честолюбивой женщины готовы гоняться за мной по всей Индии, чтобы убить меня, хотя я с ними не ссорился и не сделал им ничего плохого? Это несправедливо!»