Ладошкой она сильно нажала на грудь юноши, левой рукой вытягивая из него воду. Губы его приоткрылись, струйки воды побежали из уголков рта по щекам вниз, к шее. Но жизнь угасала в юноше, медлить больше было нельзя, если она хотела оставить его в мире живых.

Она приподняла его голову и прикоснулась губами к его посиневшим и уже холодным губам. Золотистые локоны ее мокрых волос упали юноше на щеку. Тело Уррия едва заметно дрогнуло. Она обняла его второй рукой и впилась жарким горячим поцелуем, отдавая ему свой жар и энергию, чувствуя как теплеют его губы.

На мгновение закрыла глаза, а когда открыла вновь, то увидела, что глаза юноши уже не безжизненны — в них отражалось удивление, восторг, испуг и наслаждение одновременно. Рука его, еще непроизвольно, приподнялась и пальцы его нежно легли ей на талию, приятно щекотнув ей чувствительную кожу. Она, понимая, что ей пора уходить, прижала его к своей обнаженной груди и резко отстранилась. Уррий судорожно глотнул воздух.

Она выпрямилась, вырвавшись из его слабого и такого нежного объятия. Он без сил упал на спину, но тут же приподнялся на локте.

— Кто ты? — еще с трудом дыша спросил Уррий и вдруг закашлялся — остатки воды выходили из его груди.

Ей очень много хотелось сказать ему, ей хотелось посидеть с ним, чтобы он держал также свою руку на ее талии, ей хотелось узнать его имя, наверняка гордое и красивое. Но сестры уже заждались ее, она слышала их нетерпеливые крики и смех. Она еще увидит его. Обязательно увидит.

— Меня зовут Лорелла, — тихим нежным голосом произнесла она. Затем резко повернулась, махнув золотом длинных красивых волос, и побежала к глади воды, борясь с искушением остаться.

— Лорелла… — повторил Уррий и без сил повалился на спину.

Старая подслеповатая кобыла вкатила во двор замка скрипучую телегу и остановилась. Сидящий на телеге двадцатипятилетний парень соскочил на землю и растолкал спящего на сене Уррия.

— Вставайте, господин, приехали, — сказал он и взвалил на плечо плетеную корзину, доверху набитую щуками. Рыбак не собирался ехать в замок, тем более на ночь глядя, но раз уж пришлось, то заодно прихватил дневной улов.

Уррий решил, что теперь, видимо, до конца жизни будет вонять рыбой — настолько пропитался он озерным духом за тряскую дорогу.

Когда он очнулся на берегу Гуронгеля, перед глазами стояло прекрасное узкое лицо с коралловыми губами, зелеными, как воды озера и такими же глубокими, глазами, в обрамлении золота волос. «Лорелла» — звенело в ушах ласковым и нежным перезвоном. В этом имени было журчание воды и спокойствие леса, сила земли и легкость воздуха, страсть огня и красота солнца. В этом имени было все: и любовь, и счастье, и страдание. Оно было прекрасно, как и носительница имени, и так же неуловимо. Уррий не знал галлюцинация это, бред умирающего, очередное наваждение или он в самом деле ощущал на себе жаркий поцелуй незнакомки из вод.

«Лорелла» — и сердце сладко замирает.

Солнце позолотило верхушки деревьев в волшебный багряный цвет, надвигался вечер. Уррий уже не верил, что когда-либо доберется до стен родного замка. За каждым деревом в лесу мерещились разбойники и обнаженные до пояса, изрисованные синими и желтыми полосками иноверцы с острыми и прочными клинками в руках.

Уррий посмотрел на меч в руке — он его не бросил не смотря ни на что. Это делало ему честь. С озера потянуло прохладой, Уррий поежился. Нельзя же так вечно стоять на берегу, шепча беспрерывно «Лорелла, Лорелла, Лорелла…» — на его зов никто не откликался.

Уррий вздохнул и направился к лесу. Наступил босой ногой на острый камешек и от боли сел на землю. До замка было около часа езды на хорошей лошади. Идти пешком ночью, через лес, да еще в таком состоянии… От отчаянья хотелось завыть.

Тем не менее он встал и пошел, опираясь на меч, будто на трость. Войдя в лес, он вдруг хлопнул себя по лбу и рассмеялся. За собственную глупости самому себе захотелось дать здоровенную затрещину: совсем недалеко по берегу, не более чем в миле отсюда, находится рыбачий поселок. В самом крайнем случае там можно подкрепиться и переночевать.

И наконец он в замке. Уже сгустились сумерки, Эмрис и Ламорак, наверное заждались его. Сейчас он их поразит своим рассказом — на ногах не устоят от зависти!

Но из дверей показались не его друзья, а сенешаль замка сэр Бламур. Был он уже в летах, но сохранял силу в жилистых, поросших седой шерстью, руках. Уррий не любил сэра Бламура и немного побаивался — сенешаль всегда был суров и малоразговорчив. Хмурый взгляд из-под кустистых сросшихся бровей вызывал в Уррие чувство, будто он в чем-то виноват и Уррий в такие моменты лихорадочно вспоминал: нет ли за ним каких грехов перед управителем замка.

— Уррий!? Почему ты в таком виде? Где твой конь? И где Эмрис? Ты ранен? Ну-ка, пройдем внутрь.

Он посторонился, пропуская юношу. Уррий понуро прошмыгнул мимо, ожидая неприятного допроса. Давешняя тупая боль слабым отголоском напомнила о бурных событиях дня. Но как ни странно разбитым он себя не чувствовал — немного утомленным, как после обычного дня, наполненного скачками на резвом коне и тренировками на мечах. Юношеский запас сил, казалось, неисчерпаем. Но вот душевные силы явно были на исходе. Больше всего Уррий хотелось лечь спать, хотя и похвастать подвигами, которые почему-то в присутствии сэра Бламура казались уже менее значительными и блестящими, тоже хотелось неимоверно. Где Эмрис и Ламорак, черт побери, почему они не встречают его? Неужели уже спят?

Длинный стол был заставлен пустыми кувшинами и блюдами с объедками после трапезы, которая в отсутствие хозяина закончилась рано. Лишь двое воинов о чем-то спорили, держа в руках кружки с элем в дальнем конце стола. Огонь в очаге почти потух, слуги сновали туда-сюда, убирая грязную посуду.

Под босыми ногами хрустнул уже подзавявший камыш, кольнуло в след, Уррий поморщился. Сэр Бламур в свете очага поднял на Уррие рубаху, молча осмотрел раны, кинул быстрый взгляд на необычный меч в руке юноши. Затем сенешаль что-то кому-то сказал, Уррий сам не понял, как оказался сидящим за столом — этот край был чисто вытерт и еще влажен. Меч Уррий положил рядом с собой на почерневшую от времени поверхность стола. Перед ним мгновенно возникло блюдо с холодной телятиной и глиняная кружка с дымящимся элем. Это было именно, то в чем сейчас особенно нуждался Уррий. В рыбацкой хижине он едва заморил червяка, резкий запах рыбы в телеге напрочь отбил аппетит, но теперь, в преддверии неприятного объяснения, голод набросился на него с новой силой.

Слуга молча поставил на стол медный светильник, в масле плавал ярко горящий фитилек. Какая-то пожилая служанка, Уррий даже не знал ее, подставила под ноги таз с горячей водой и юноша с удовольствием погрузил в него натруженные ноги. Сэр Бламур сидел напротив юноши, терпеливо ожидая пока Уррий насытится, и отбивал по дубовому столу двумя пальцами ритмичную бравурную мелодию. Рядом с ним появился сэр Бан, и Уррий радостно улыбнулся ему, не прекращая жевать. Сэр Бан сделал жест, что, мол, ешь, ешь, и сел рядом с сенешалем.