«Истории о феях, которые рассказывают у нас в Ульстеде, ещё ужаснее тех, что я слышал здесь, и при этом рядом с нами нет волшебного народца, который мог бы опровергнуть эти слухи», – вспомнились Авроре слова принца. Филипп говорил, что его отношение к феям изменилось, – но так ли это на самом деле? Что, если он по-прежнему верит тому, что рассказывают у них в Ульстеде?

Аврора вспомнила ту ночь, когда она застала принца на вересковых топях. «Я должен был увидеть вас», – сказал он ей тогда. Но что, если тогда тёмной ночью он пришёл на топи совсем не для того, чтобы увидеться с ней? А вдруг у него были иные, зловещие намерения? А если во время того памятного банкета он думал только о том, как ненавидит волшебный народец, с которым сидит за одним столом? А может, отказ Авроры стал последней каплей, переполнившей чашу?

И она невольно вспомнила слова лорда Ортолана, который предупреждал её: «Я думаю, что принц ухаживает за вами только затем, чтобы завладеть вашей землёй и, женившись на вас, присоединить Персифорест к своему Ульстеду. Остерегайтесь его!»

– Я вижу, что расстроил вас, – сказал граф Ален.

Аврора взяла ломтик сыра и, не отвечая, принялась жевать его.

– Мы сейчас недалеко от моего поместья, – сказал граф Ален. – Давайте утром отправимся туда, я дам вам своих солдат для охраны. Если Филипп похитил Малефисенту, мы найдём её. А если вы решите объявить войну Ульстеду, то за вами пойдёт вся ваша страна.

Аврора вспомнила, как она обнаружила запертые королём Стефаном в клетку крылья Малефисенты. Они бились о решётку так, словно существовали независимо от своей хозяйки. Вспомнила Аврора и тот ужас, который охватил её, когда она увидела их – эти живые отрезанные крылья.

До этого Аврора как-то не задумывалась, не понимала, каким может быть настоящее зло. А оно было как цепи из холодного железа. Как король Стефан, швырявший Малефисенту по комнате, стремясь сделать ей ещё больнее. Настоящее зло – это желание уничтожить то, что больше и важнее власти, денег, всего на свете...

Она попыталась представить себе маску настоящего зла на лице Филиппа – и с отвращением передёрнулась. Аврора просила Малефисенту вновь поверить людям, и Малефисента поверила – из любви к своей крестнице. Если бы она не любила Аврору, сейчас была бы цела и невредима.

Может быть, истинная любовь – это всё же оружие, и кого вы любите, не имеет значения?

– Я спасу свою крёстную, – твердо заявила Аврора.

– Я знаю, – ответил граф, беря Аврору за руку и заглядывая ей прямо в глаза.

Глава 26

Когда леди Фиора была маленькой девочкой, её старший брат Ален был для неё буквально всем. Их мать, женщина слабонервная, находила слишком утомительным для себя возиться с упрямой, энергичной маленькой девочкой и не переносила Фиору даже в малых дозах. Отец... Он вообще редко бывал дома – больше находился во дворце, при короле Генри, а потом и при короле Стефане. Няня и наставник Фиоры оба часто приходили в отчаяние от её диких выходок и неспособности сосредоточиться на чём-нибудь. Так что её воспитанием занимался в основном Ален. Это он научил её ездить верхом, это он играл с ней в разные игры, это он умел рассмешить её. Она же за это просто боготворила его.

После смерти родителей Фиора долго упрашивала брата и наконец уговорила его представить её ко двору. Став фрейлиной, она яростно принялась отстаивать его интересы, что было, в общем-то, не так уж и сложно. Почти вся знать уже восхищалась Аленом, и леди Фиоре это казалось абсолютно правильным. Она искренне полагала, что весь мир должен обожать Алена точно так же, как обожает его она сама. Когда брат поделился с ней своими планами завоевать руку королевы, Фиора и это сочла совершенно естественным. Разве могут быть сомнения, что именно он, Ален, станет самым достойным и прославленным королём Персифореста? И Аврора, само собой разумеется, не сможет не полюбить его. Посудите сами – как можно не полюбить Алена?!

Поэтому, когда Ален попросил Фиору сделать для него кое-что, она согласилась не раздумывая. Например, бросила Авроре словечко-другое про принца Филиппа во время верховой прогулки по лесу. Постоянно восхваляла перед ней своего брата. Уговаривала Аврору выбрать своим партнёром на первый танец именно Алена. При этом леди Фиора искренне верила, что всего лишь помогает Авроре и Алену понять, что они созданы друг для друга и что вместе им будет хорошо.

А ещё она надеялась не только поддержать брата, но и заставить его обращать на неё больше внимания. Дело в том, что, хотя Ален и привёл её ко двору, хотя и просил иногда походатайствовать за него среди придворных, но большую часть времени брату было не до неё. Ален становился всё более раздражительным и всё сильнее замыкался в себе – если не считать постоянных встреч с глазу на глаз с лордом Ортоланом. Он довольно резко осаживал сестру, если та пыталась влезть в его дела. Ну, а когда Ален не беседовал с лордом Ортоланом, он предпочитал одиночество. Несколько раз Фиора замечала, что брат посреди ночи выходит куда-то, но, когда попыталась спросить его об этом, он ничего не объяснил и только накричал на неё.

«Похоже, он без ума от Авроры», – решила для себя леди Фиора и удвоила свои попытки свести королеву и брата.

Фиора с нетерпением ждала праздника, но, когда он настал, её настроение начало меняться от плохого к ужасному. Ален потребовал – не попросил, а именно потребовал! – чтобы она сказала Авроре, что принц Филипп уехал к себе в Ульстед. При этом он крепко схватил сестру за запястье и посмотрел ей в глаза так, что она даже испугалась. Но поручение брата показалось Фиоре очень важным, и она, как всегда беспрекословно, исполнила его.

Сказав Авроре то, о чём просил брат, она увидела, каким сделалось выражение её лица, и сразу пожалела о сделанном, только было уже поздно.

«Ну что ж, – мысленно пыталась убедить себя леди Фиора, что всё сделала правильно. – Аврора любила принца. Они были близкими друзьями. Ей, должно быть, неприятно и больно узнать, что Филипп уехал, – но должен же был кто-то сообщить ей об этом, правда? Так почему не я? Зато теперь для Алена дорога к её сердцу расчищена».

Й всё же, глядя в спину уходящей Авроре, Фиора не могла забыть вцепившихся мёртвой хваткой в её запястье пальцев Алена, не могла забыть отчаяния, которое прочитала в его глазах. Это воспоминание ещё больше испортило ей настроение.

С сильно бьющимся сердцем леди Фиора отправилась во дворец и поднялась по винтовой лестнице к комнатам принца Филиппа.

«Я только взгляну, чтобы самой убедиться, что он действительно уехал», – убеждала она себя, не желая задумываться, почему, собственно, это вызывает у неё сомнения.

Она действительно ожидала, что комнаты принца окажутся пустыми, но, когда пришедший слуга открыл дверь, выходя из них, леди Фиора, успев мельком заглянуть внутрь, к своему ужасу, обнаружила, что в углу комнаты всё ещё стоят дорожные сундуки принца, а на его столе лежат книги. И шпага стоит прислонённой к комоду. Если Филипп уехал, то почему он оставил здесь все свои вещи? И уехал ли он вообще?