Согласен, очень трудно угадать.

Маршал Толбухин подарил Фаине Раневской игрушечную заводную машинку.

Мне не хочется в этом месте морализировать и что-то еще писать. Давайте просто на мгновение представим такой момент. Взрослый мужчина, большой и сильный, прошедший войну, маршал. Известная актриса, признанная народной, талантливейшая и умнейшая Фаина Раневская. Они сидят… на расстеленном покрывале? Пусть будет так. Между ними – маленький игрушечный автомобиль, заводной, привезенный из Европы.

Прошло еще два года.

Все это время они очень часто встречались. Толбухин иногда посещал Москву по делам, и тогда это были вечера, наполненные нежностью и искренним уважением друг друга. Несколько раз Фаина Раневская приезжала в Тбилиси. Они долго не могли быть в разлуке, словно питались один другим, щедро делились своей жизненной силой.

Потом… в 1949 году Толбухина вызвали в Москву. Здесь он почувствовал недомогание, и его положили в кремлевскую больницу. Федор Иванович неожиданно умер.

Я читал немало воспоминаний о Толбухине. Так было и есть. К славе великого человека всегда найдется кому примазаться. Никуда не деваются личности, желающие сделать себе рекламу и деньги на громко звучащих именах.

Воспоминаний о маршале Федоре Толбухине написано очень много. Везде, во всех, просто как циркулярный лист вставлен: был серьезно болен, скоропостижно умер.

Раневская имела все основания не верить в болезнь Толбухина.

Есть основания сомневаться в этом и у меня. Во-первых, не известно ни одного факта лечения Толбухина во время войны. Он не ложился в больницу до 1949 года. Здоровый мужчина, прошел всю войну, не чихнув ни разу, и вдруг оказывается серьезно болен.

И вот какой самый гадкий момент: чем болел? Что за хворь такая, если о ней нигде и ничего? Ни в одних воспоминаниях самых, казалось бы, близких товарищей по оружию не говорится о болезни Федора Ивановича до 1949 года. Все было нормально, Толбухин оставался крепким мужиком, боевым маршалом. Приходит 1949 год – и всхлипы со всех сторон. Ой, он же был так серьезно болен!..

Чудеса какие-то.

Давайте сами подумаем: какая такая болезнь может уложить человека внезапно, но при этом никак не проявляться внешне? Сахарный диабет? Фаина Раневская знала бы об этом. Вдобавок при диабете вначале наступают серьезные осложнения, которые иногда приводят к ампутации конечностей, например. Но и с этим люди живут еще долго. В общем, мимо.

Онкология? Но любая из них приводит к самым серьезным изменением во внешности. От резкого похудения при раке желудка, например, до изменения цвета кожи, глаз.

Ничего не подходит. Ни одна из болезней.

Этот жестокий удар Фаина Раневская приняла молча. Она ни слова никому не сказала о своей утрате. Выбила для себя пропуск на похороны. Федора Толбухина кремировали. Его прах был замурован в кремлевской стене.

Раневская была там. С сухими воспаленными глазами. Она прощалась со своим счастьем без слов.

Через несколько дней Фаина Георгиевна пришла в гости к дочери своей лучшей подруги Ирине Вульф. У той в это время рос смышленый мальчик Алексей. Фаина Раневская постоянно баловала его разными подарками и сладостями, порой в шутку называла эрзац-внуком.

Пройдут десятилетия. Алексей Щеглов, будучи взрослым человеком, напишет книгу воспоминаний о своей семье. Будут там строчки и о Раневской. О том самом дне, когда необычно тихая и грустная Фаина Георгиевна принесет ему, Алексею, самый завидный подарок: небольшую игрушечную машинку, заводную.

Через несколько месяцев в стране, той самой, которая только-только победила фашизм, врага внешнего, вдруг с новой силой заговорят о врагах внутренних. Смерть маршала Толбухина и еще целый ряд непонятных, загадочных порой трагедий, приключившихся в крупнейших клиниках страны, вызовут рождение нового дела о врагах коммунизма.

Это будет так называемое дело врачей. Маховик его станет раскручиваться медленно, неспешно, обещая великую жатву.

Но Сталин не доведет до конца это дело. Умрет сам.

Услышав об этом, Фаина Раневская и скажет свое простое, выстраданное женское: «Подох».

Меня иной раз спрашивают, была ли Фаина Раневская скрытой антисоветчицей, диссиденткой. В ответ мне хочется сказать, что как раз скрытой-то она и не была. Фаина Георгиевна никогда не любила, не уважала, не ценила эту страшную власть коммунистов. Она открыто ее ненавидела.

И было за что. Ей – было.

Наверное, не стоит здесь останавливаться на том, кто такой Пастернак. Поэт. Этим все сказано.

Фаина Раневская любила поэзию так, как, наверное, никакая другая актриса. Однажды ее пригласили на какое-то мероприятие, не очень обязательное.

Она отказалась идти, ответила так:

– Что вы!.. У меня сегодня свидание с мужчиной, обворожительным и прелестным.

– Кто же это, Фаина Георгиевна? – стали допытываться у нее.

– Хорошо, я вам признаюсь. Это – Александр Сергеевич.

У собеседника недоуменно вскинулись брови. Ни одного общего знакомого с таким именем-отчеством у него и Раневской не было.

– Да с Пушкиным, голубчик. – Фаина Георгиевна грустно улыбнулась.

Да, она в действительности могла весь вечер посвятить творчеству одного поэта. Читать и перечитывать, листать страницы книг.

Она ценила в мужчинах их искренность, творчество, умение. Она не могла понять, почему все вокруг не восхищаются поэзией в такой же мере.

Как-то случилось вот что. После смерти Маяковского все права на издание его произведений стали принадлежать одной женщине. Раневская знала, что творится вокруг этого неимущественного наследия, какие цели преследуются не на словах, а на деле. Но Фаине Георгиевне, как она признавалась, было важным, чтобы вышел том собраний сочинений поэта.

Тот томик вышел. Через несколько лет Раневская зайдет в библиотеку, будет прохаживаться вдоль полок с книгами, увидит этот томик, достанет его. Она подойдет с ним к библиотекарше. Та, к своему немалому удивлению, увидит слезы, катящиеся по щекам актрисы.

Фаина Раневская не стала объяснять библиотекарше, что она плакала о людях. Тех самых, которые за несколько лет так и не взяли в руки эту книгу. Томик стихов Маяковского был как новенький. Он никому ни разу не выдавался.

Пастернак был для Раневской большим и неказистым ребенком, совершенно не приспособленным к жизни. Его стихи будут для нее пленительными, вся поэзия – ослепительной. Именно так она отзывалась о Пастернаке спустя многие годы. Фаина Георгиевна не прятала своих чувств и слов даже в те времена, когда его шельмовали.

Часто во время дружеских встреч люди читали стихи. Каждый свое. Пастернак любил, когда ему читала сама Раневская. Он радовался, хохотал так заливисто, откровенно и заразительно, что все вокруг тоже начинали смеяться.