Гайдук прощупал пульс Остапа и недоверчиво хмыкнул. Жив. Коряка слабо застонал. Сергей не стал его добивать — не фашист же. Хай живе. Он огляделся, не стал ли кто свидетелем встречи старых друзей. Нет, природа была тиха и невинна.

С этим городком надо было срочно что-то делать. Если не он, то кто? Отставной капитан пружинисто встал. Кто там еще небитый остался? Он забрал второй стакан, скомкал его, затоптал свои следы на глинистых проплешинах, прыгнул в траву, начал взбираться на обрыв и через несколько минут уже пропал в лесу.

— Ты избил Коряку? — Клавдия Павловна содрогнулась. — Сережа, ты сошел с ума. Он жив?

— Жив, мама. — Сергей жадно хлебнул ледяной воды из банки, ногой придерживая дверцу холодильника. — В том и беда, что жив. Забей я его до смерти — и не было бы никаких проблем. Мама, милая, я перемудрил. Не успел приехать, а уже всех близких подставил. Но так же нельзя!.. Как вы живете в этом беспределе?

— Нет предела беспределу, Сережа. — Клавдия Павловна грустно улыбнулась. — Это еще не самое страшное, уверяю тебя. Ты даже половины не знаешь. Мы привыкли, это наша жизнь. Что же теперь с тобой будет, сынок?

— Дело не во мне, мама! — возмутился Гайдук. — Я еще нигде не пропадал, выкручусь и из этой истории. Дело в вас — в тебе, Даше, в ее семье, в Диане Бойко. — Он украдкой покосился на окно, выходящее к соседскому дому, и залился густой краской.

— Понятно. — Мама вздохнула. — И у соседки успел отметиться. А я-то гадала, чудится ли мне, что ты вторую ночь не спишь и топаешь по саду. Бедная женщина, а ей-то ты чем навредил?

— Мама, дело не в этом… — Он чуть не сорвался на крик, но кое-как сдержался. — Боюсь, тебе надо уехать. Давай отвезем тебя в Калутин. Там живет дядюшка Костика Гаевского. Я договорюсь…

— Вот только этого хулигана нам здесь не хватало — Костика Гаевского, — ужаснулась мама. — Нет уж, Сережа, мы не будем ничего делать. Не волнуйся, у них не поднимется рука на пожилую женщину. А тебе, Сережа, надо уехать, где-нибудь отсидеться. — В глазах Клавдии Павловны заблестели слезы. — Зря ты приехал сюда, Сережа, только беду накликал. Почему так все несправедливо, сыночек? — Плечи женщины задрожали.

Он обнял ее и сказал:

— Я тоже, мама, никуда не уеду. Сам натворил, вот сам и разберусь. Есть у меня одна авантюрная задумка. А что у нас насчет клоповника, мама? Помнишь, я любил в нем в детстве прятаться, когда обижался на вас с отцом. Однажды Даша — когда была маленькая — заперлась в нем, и мы ее целый день с собаками искали, ты даже в морг звонила. Помнишь, мы ценные вещи в нем прятали, когда в отпуск в Ялту собирались?

Мама посмотрела на него как-то странно, вытерла слезы и стала подниматься на чердак по старой скрипучей лестнице. Обычное дело — в каждом порядочном доме должно иметься укромное местечко, о котором никто не подозревает.

За изгибом лестницы перед входом на чердак была небольшая ниша, пролезть в которую можно было только на коленях, с риском пропороть голову о неровности потолка и ржавые гвозди. Она не освещалась. На первый взгляд в ней ничего не было. Дверца, ведущая в эту кроличью нору, сливалась со стеной. И та, и другая обросли плесенью. Похоже, родители не забирались туда уже много лет.

Сергей отстранил Клавдию Павловну, включил фонарик в телефоне и перебрался с лестницы в нишу. Ему пришлось согнуться в три погибели. Ручки на двери, разумеется, не было, но знакомая выемка от выпавшего сучка осталась. Дверца заскрипела, но податливо открылась.

«Надо бы смазать», — мелькнула правильная мысль в голове Гайдука.

Фонарик осветил узкий закуток. Там валялись пыльные доски, стопка пожелтевших газет, ржавый инструмент, которым не пользовались много лет. Сохранился даже спущенный надувной матрас, обломки гитары и задубевшие сухари в миске, обросшие плесенью.

— Реликты древней цивилизации, — пошутил Сергей. — Президентский люкс, мама. Можно жить и ни в чем себе не отказывать.

— Прибраться надо, — вытягивая шею, пробормотала женщина. — Сколько лет я сюда не заглядывала. Представители древней цивилизации не отличались чистоплотностью.

— Сам приберу, — пообещал Сергей. — И поживу тут немного, если не возражаешь. Перетащу сюда свои вещи. А ты говори незваным гостям, что я уехал. Прибежал из леса весь испуганный, собрал сумку и был таков.

Несколько часов он не выходил из дома. Нервы натянулись до предела. Сергей специально не выходил на крыльцо, хотя видел сквозь занавески, как курсировала по периметру Диана, бросала на его окна вопросительные взгляды. Обострялось ощущение удавки, сжавшей горло.

«Где твое хваленое хладнокровие? — пилил он себя. — Мог бы не бить Коряку, потерпеть немного».

Звонок Даши чуть не сбросил его с лестницы.

— Сережа, это ты во всем виноват, — заявила сестрица в полный голос. — Нашу Лизу выгнали из детского садика.

— Подожди, — оторопел Сергей. — Как выгнали? Какое они имеют право? За что?!

— Откуда я знаю, за что? Зачем я тебя попросила ее забрать? Никогда себе не прощу…

— Но что я сделал? — возмутился Гайдук. — Приехал, забрал, с вашей мымрой почти не ругался.

— Почти?! — Даша захлебнулась от гнева, закашлялась. — Эта змеюка Усич позвонила минуту назад, сказала, что в понедельник я могу ребенка не приводить. Ее ангельское терпение лопнуло, отвратительный ребенок, ничтожные родственники!.. Она обматерила нас…

— Прости, Серега, ты не виноват, — мрачно сообщил Петр, отобрав у жены трубку. — Но одна беда на другую накладывается, мочи нет уже терпеть. Давят на нас отовсюду. Гладышев снова приходил. В глаза смеялся. Говорил, что у меня один день остался. Хочет мирно решить вопрос, но если я не соглашусь, то будет побоище. Он уже не предлагает денег, представляешь? Просто отбирает бизнес — и наше счастье, если уцелеем. Еще и на дом наш покушается, сволочь! Нарисовал перспективу — мы с Дашей объявляемся врагами нации, провокаторами, сепаратистами, у которых по закону можно отобрать все имущество. Лизу отправят в детский дом, нас — в тюрьму по сфабрикованному обвинению. Не знаю, Серега, существуют ли такие законы, мы не юристы, но они это сделают, никто их не остановит. Ладно, не бери в голову. Мы уже на все согласны…

Он отключился, а у Сергея в голове пилили тоскливые скрипки. Не хотел он, чтобы с его приездом жизнь родных и близких летела в тартарары!

— Ну, ладно, твари! — злобно процедил отставной капитан, покосившись на плачущую маму, которая все поняла. — Война так война.

Он заперся в клоповнике, чтобы мама не слышала его разговор. Константин Гаевский отозвался на восьмом гудке — живой!

— Вновь знакомые голоса, — обрадовался он. — Ты где, дружище?

— В Новодиеве.

— Завидую.

— Так приезжай, отдохнем.

— Да в армии я. — Гаевский вздохнул. — Не поверишь, старина, но у властей Луганской республики теперь имеется своя армия. От Снежного мы отошли, но наци потрепали знатно. К сожалению, в моей роте шестеро «двухсотых» и четырнадцать «трехсотых». Ротация прошла, свежие силы выдвинулись, а мы сейчас в Луганске. Пара дней на отдых, доукомплектовать роту, и снова в бой.