По прибытии Юй и Пэйцинь были шокированы, но быстро адаптировались. Выбора у них все равно не было. Все те годы они нуждались друг в друге, потому что в Юньнани не было ни кино, ни библиотеки, ни ресторана; в общем, там не было никаких развлечений. После долгих часов работы у них были только они сами. Как и многие «грамотные» юноши и девушки, они начали жить вместе. Официально расписываться они не спешили. И не потому, что не испытывали друг к другуникаких чувств. Дело в том, что у неженатых сохранялась хотя бы крохотная возможность когда-нибудь в будущем вернуться в Шанхай. В соответствии с политикой правительства, поженившись, молодые должны были навсегда поселиться в деревне.

Оба – и Юй, и Пэйцинь – скучали по Шанхаю.

В конце культурной революции все снова переменилось. Теперь они могли вернуться домой. Хотя официально о прекращении движения «грамотной молодежи» не объявляли, больше городских юношей и девушек не посылали в деревню «на перевоспитание». Как только Юй и Пэйцинь вернулись в Шанхай, они поженились. Юй, так сказать, получил место в полиции по наследству – по возвращении сына отец вышел в отставку. Пэйцинь распределили на работу в ресторан, бухгалтером. Это было не то, что она хотела, но ее работа оказалась довольно выгодной. Через год после рождения сына Циньциня их брак превратился в спокойную обыденность. Юю почти не на что было жаловаться.

Однако иногда он, как ни странно, скучал по тем годам, проведенным в Юньнани. Он вспоминал, как они вместе мечтали вернуться в Шанхай, устроиться работать на госпредприятии, начать новую жизнь, родить детей и жить совсем по-другому. Сейчас он достиг такого возраста, когда больше не мог себе позволить непрактичных мечтаний. Полицейский первого ранга – скорее всего, им он и останется до конца дней своих. Юй не то чтобы махнул на себя рукой, просто трезвел, становился большим реалистом.

Главное же, не получив хорошего образования и не имея нужных связей, следователь Юй находился не в том положении, когда можно мечтать о карьере офицера народной полиции. Отец прослужил двадцать шесть лет, но вышел в отставку всего лишь сержантом. Возможно, таков и его удел. Правда, в свое время Старый Охотник хотя бы мог гордиться тем, что был частью диктатуры пролетариата. В девяностых годах термин «диктатура пролетариата» исчез с газетных полос. Он, Юй, – всего лишь ничего не значащий полицейский низшего звания, получающий минимальную зарплату, почти не имеющий права голоса в управлении.

И последнее дело лишь подчеркивает его незначительность.

– Гуанмин!

Он вздрогнул и отвлекся от своих мыслей. К скамейке вернулась Пэйцинь – одна.

– Где Циньцинь?

– Развлекается в зале электронных игр. Не начнет нас искать, пока не потратит все деньги.

– Хорошо ему, – сказал Юй. – Тебе не нужно за него беспокоиться.

– Тебя что-то тревожит. – Пэйцинь присела рядом с мужем на краешек валуна.

– Нет, ничего. Правда ничего. Просто вспоминал о том, как мы жили в Юньнани.

– Из-за Сада?

– Да, – сказал он. – Разве ты не помнишь – Сишуанбаньна тоже называется садом?

– Да, Гуанмин, только не пытайся сбить меня с толку. Не забывай: мы с тобой женаты уже очень давно. На работе что-то не ладится, верно? Если бы я знала, не потащила бы тебя сюда!

– Все в порядке. – Юй легонько погладил жену по голове.

Некоторое время Пэйцинь молчала.

– У тебя неприятности?

– Трудное дело, вот и все. – Юй пожал плечами. – Не идет у меня из головы.

– Ты замечательно умеешь раскрывать трудные дела. Все так говорят.

– Не знаю.

Пэйцинь вдруг сжала его руку:

– Знаю, сейчас не самый подходящий случай, но все равно… Если тебе не нравится твоя работа, почему не бросишь ее?

Юй изумленно воззрился на жену.

Пэйцинь не отвела взгляда.

– Да, но… – Он не знал, что сказать.

Он знал, однако, что еще долго будет думать над ее предложением.

– Что, дело не движется? – спросила Пэйцинь, меняя тему.

– Не слишком.

Юй вкратце рассказывал жене о деле Гуань, хотя редко распространялся дома о работе. Ловить преступников трудно и опасно. Не нужно делить свои трудности с семьей. И потом, Чэнь не раз в разговоре подчеркивал, что убийство Гуань – дело щекотливое. Юй не то чтобы не доверял собственной жене; вопрос касался его профессионализма. Просто он сильно огорчен и раздосадован.

– Поговори со мной, Гуанмин. Как часто говорит мой свекор, а твой отец, Старый Охотник, облегчи душу.

И Юй начал рассказывать жене все, что его смущало; он остановился на том, как ему не удалось раздобыть сколько-нибудь ценных сведений о личной жизни Гуань.

– Она жила как рак-отшельник. Только ее раковину составляла политика.

– Я совершенно не разбираюсь в том, как нужно вести следствие, но не говори, будто симпатичная женщина – сколько ей было, тридцать, тридцать один? – могла вести такую жизнь.

– Что ты имеешь в виду?

– Неужели у нее никогда не было любовников?

– Она все время была занята партийной работой и собраниями. Ей, в ее положении, нелегко было найти спутника жизни; да и где она могла познакомиться с подходящим мужчиной?

– Гуанмин, можешь смеяться надо мной, но я женщина, и я не верю в такое. Сейчас, в наши дни, все гораздо проще.

– В твоих словах есть смысл, – согласился Юй. – Но я еще раз допросил сослуживцев Гуань после того, как Чэнь выдвинул версию с икрой; все лишь подтвердили то, что говорили раньше. Сотрудники говорят, что перед смертью у Гуань никого не было; насколько они помнят, у нее вообще не было постоянного друга. Если бы он был, они бы непременно это заметили.

– Но ведь это противоестественно. Она, получается, как Мяоюй из «Сна в Красном тереме».

Юй удивился:

– Кто такая Мяоюй?

– Мяоюй, красивая молодая монахиня, посвятила жизнь абстрактным идеалам буддизма. Гордясь своей религиозностью, она считала себя выше романтического влечения красной пыли.

– Извини, что опять перебиваю, но что такое красная пыль?

– Просто наш земной мир, где живут обычные люди вроде нас с тобой.

– А, ну тогда это еще куда ни шло.

– Ближе к концу романа Мяоюй, медитируя однажды ночью, пала жертвой собственной сексуальной фантазии. Не в силах даже говорить в порыве страсти, она становится легкой добычей и жертвой группы бандитов. Умирает она не девственницей. Критики считают, что образ Мяоюй – сложная метафора: только демон в ее сердце мог приманить демона к ее телу. Она – жертва долгого подавления сексуальности.

– Ну и что?

– Может ли человек, особенно женщина, всю жизнь питаться одними идеалами? Наверное, в последние секунды Мяоюй горько сожалела о попусту растраченной жизни. Уж лучше бы она наводила чистоту в собственном доме, каждый вечер ложилась с мужем в постель, каждое утро отправляла детей в школу…