Вспоминая о жертвах Пэйнов, Бэнкс невольно возвращался мыслями к Хейли Дэниэлс. Он категорически против того, чтобы новое дело, в которое его почти незаметно втянула Энни, влияло на его расследование. Его долг перед Хейли — найти того, кто прервал ее жизнь на взлете. Если повезет, ко времени их завтрашнего возвращения из Лидса будут готовы некоторые результаты лабораторных исследований. К тому же Уинсом и Темплтон успеют побеседовать с большинством приятелей и подружек Хейли, с которыми она проводила субботний вечер, а также допросят и предполагаемого возлюбленного — Малкома Остина.

Бэнкс понимал, что допустил ошибку, послав для беседы с Дэниэлсом и Донной Маккарти эту пару — Уинсом и Темплтона. Как только детективы вернулись в управление, Бэнкс сразу понял, что визит не прошел гладко. Он был уверен: ни тот ни другой не скажет ему, что именно произошло, как был уверен и в том, что причиной неприязненных отношений между Уинсом и Темплтоном явились сексуальные притязания сержанта, гордившегося суперактивным либидо.

И вот что печально: говоря с Энни, Бэнкс сказал ей чистую правду — Темплтон может стать хорошим копом именно благодаря своей бесцеремонности и презрительному отношению к общепринятым нормам поведения. Но найдется ли в команде Бэнкса место такому, как Темплтон, особенно рядом со старательной и успешной Уинсом? Увы, места для подобного человека в его команде нет. Да, что ни говори, перевод Темплтона в другое управление — отличная мысль.

Бэнкс пытался отогнать от себя мысли о Люси Пэйн и Хейли Дэниэлс. Мария Малдор допела последнюю песню, и он пошел в гостиную поменять диск. Выбрал концерт «Хаф Мун Бей» Билла Эванса, на котором так желал бы побывать. Эванс представил своего контрабасиста и ударника, потом зазвучал прелестный «Вальс для Дебби». Было еще не поздно, но Бэнкс решил провести весь вечер дома, слушая музыку из своего собрания, которое он медленно восстанавливал, и почитывая книгу «Послевоенная эпоха». Он погрузился в чтение главы о холодной войне, а когда дошел до параграфа «Чем вы займете оставшуюся часть своей жизни?», то заметил, что его бокал снова пуст.

Энни не могла вспомнить, когда в последний раз была в ресторане в Иствейле, и с радостью приняла приглашение Уинсом, хотя понимала, что в этот вечер им наверняка предстоит говорить о работе. Выбранный ими итальянский ресторан, располагавшийся на верхнем этаже торгового центра около рыночной площади, был великолепен: огромный выбор вегетарианских блюд и прекрасных — к тому же недорогих — вин. Запивая вегетарианскую пасту примавера вторым бокалом кьянти, она чувствовала себя немного виноватой: перестала блюсти трезвость. Уинсом жевала каннеллони с мясом, без устали ругая при этом Темплтона.

— Так ты сказала ему, что ты о нем думаешь? — спросила Энни, уловив редкую паузу между бранными тирадами Уинсом.

— Сказала.

— Ну и что он ответил?

— Не произнес в ответ ни слова. Он прямо оторопел, когда я принялась его ругать. Вернее, я сама от себя оторопела: я ведь никогда не ругаюсь.

Прикрыв рот рукой, она засмеялась, вслед за ней рассмеялась и Энни.

— Да не бери в голову, — успокоила она Уинсом. — Темплтону твои ругательства — как с гуся вода. Увидишь, завтра он будет вести себя так, словно ничего не произошло.

— Я бы предпочла, чтобы он, не в силах пережить обиду, написал рапорт о переводе! — ответила Уинсом. — Не могу я работать с ним и наблюдать, как он втаптывает в грязь и людей, и их чувства. Господи, когда уже его, наконец, переведут?!

— Послушай, — мягко произнесла Энни, — профессия у нас нелегкая. Это правда. Иногда приходится вести грязную игру, но тут уж ничего не поделаешь. Терпи и держись.

— Вот уж ни за что не поверю, что сама ты когда-нибудь ведешь грязную игру! — возразила Уинсом. — И, если я не ослышалась, сейчас ты защищаешь Темплтона!

— Да побойся бога, неужто я стану его защищать! — покачала головой Энни. — Я просто пытаюсь втолковать тебе простую истину: если хочешь остаться на этой работе, нужно взять себя в железную узду и стараться сдерживаться во что бы то ни стало. Только и всего.

— Думаешь, у меня не хватит на это сил?

— Надо попытаться стать более толстокожей.

— А ты не считаешь, что черная кожа толще, чем белая?

— Что? — не поняла Энни.

— Да ты отлично все расслышала! А каково мне, по-твоему, терпеть все эти намеки и явные оскорбления? Люди либо относятся ко мне свысока, либо изо всех сил стараются показать, что не замечают цвета моей кожи, но и в том и в другом случаях они говорят со мной, как с ребенком. Не поймешь, что хуже. Ты себе даже не представляешь, каково это, когда на тебя удивленно пялят глаза или обращаются с тобой, как с существом низшего сорта, как с животным, и все из-за цвета твоей кожи! Как отец Хейли Дэниэлс или старики на мосту в Суэйнсхеде.

— Насчет отца Хейли Дэниэлс ничего сказать не могу, — ответила Энни, — а вот стариков в Суэйнсхеде я видела. Пойми, такие они есть и с этим ничего не поделаешь. Я понимаю, это не объяснение, но другого нет. Согласна, я не представляю, каково это — чувствовать свое отличие от других из-за цвета кожи, но, поверь, мне отлично известно, каково это — чувствовать себя существом низшего сорта лишь потому, что я женщина.

— Так помножь это чувство на два! — посоветовала Уинсом.

Энни взглянула на нее, и обе вдруг расхохотались, да так громко, что сидящая поблизости пожилая пара хмуро и неодобрительно посмотрела в их сторону.

— Ну и черт с ними, верно? — спросила Энни, поднимая бокал. — Из-за этого не стоит лезть на рожон.

Они чокнулись, и в этот момент зазвонил мобильник Энни.

— Да? — сказала она, поднеся его к уху.

— Энни? Это Эрик.

— Эрик, ну какого черта ты звонишь?

— Не очень приветливый ответ.

— Я же просила тебя не звонить на мобильный. Я ужинаю с коллегами.

— С мужчинами или с дамами?

— Это тебя никаким боком не касается!

— Ну хорошо, хорошо. Прости. Послушай, я все время думаю о тебе… и вот мне в голову пришло: зачем ждать четверга? Сегодня ты, я вижу, занята, а что, если завтра? Давай пообедаем в среду?

— Завтра утром я должна ехать в Лидс, — ответила Энни, удивляясь, зачем Эрику знать такие подробности. — И я не собираюсь встречаться с тобой в…

— Ну что ж, в четверг так в четверг, — перебил ее Эрик. — Прости, что побеспокоил. — И он отключился.

— Что-нибудь не так? — поинтересовалась Уинсом.

Энни скрипнула зубами, глубоко вздохнула и отпила вина. Посмотрев на Уинсом и взвесив все за и против, она призналась:

— Да, кое-что не так. Это личное. Давай закажем еще бутылку вина, и я расскажу тебе все мерзкие подробности.

Официантка принесла кьянти. Уинсом доела каннеллони и села, положив локти на стол. Энни наполнила доверху оба бокала.