1

– С этим «Домом» вечно что-нибудь не так, – раздраженно бурчал Эса Колумненен, усаживаясь за рабочий стол и засучивая рукава. – Сам черт не разберется…

Череда странных и загадочных смертей, которые случились в доме-башне Нижнего Хутора, взволновала не только культового журналиста Эсу. Но именно ему поручили провести журналистское расследование и выяснить, почему сперва у Тарьи отказало сердце, а спустя несколько дней в «Доме» же получил ножевое ранение известный музыкант Рокси, почему захлебнулась в своей ванне Ванни и почему электрик Исскри то ли выгорел изнутри от пьянства, то ли почернел от удара током – при этом в «Доме» выбило все пробки. А вот совсем недавно заснул и не проснулся Пертти, муж Сирки…

Гибель двух старшеклассниц Уллики и Аллиби, что выбросились из окна квартиры в этом самом «Доме», стала, что называется, последней каплей. Если уж дети в Нижнем Хуторе кончают жизнь самоубийством, значит дела у взрослых совсем плохи.

По городу поползли слухи, что «Дом» проклят, что несколькими жертвами дело не ограничится и смертей будет гораздо больше. Учились девочки хорошо, росли в более-менее благополучных, по финским стандартам, семьях, так что причины, по которым они решили свести счеты с жизнью, оставались для большинства горожан неизвестны и загадочны.

Из-за страхов и предрассудков люди наотрез отказывались арендовать и покупать жилье в «Доме», что не лучшим образом сказывалось на репутации и доходах местных олигархов Хаппоненов.

Эса как раз работал в популярном и влиятельном таблоиде братьев Хаппоненов, и ему как самому авторитетному сотруднику поручили разобраться. Хаппонены поставили задачу: рассказать обо всех трагических инцидентах и сделать – ненавязчиво! – вывод, что это лишь совпадение, что каждый случай уникален и потому рассматривать их следует порознь, а не валить всё в кучу.

Вот Эса и не валил. Точнее, не валял дурака и не валил глаза в кучу, честно стараясь подойти к заданию объективно и со всей ответственностью.

2

Стремясь избежать кривотолков и пересудов, Хаппонены переселили на освободившиеся площади несколько своих контор, а с ними и редакцию местной газеты «Нижний Хутор Индепендент».

То ли место было и впрямь заколдованное, то ли Эса перебрал накануне в «Спасательной шлюпке», но статья-расследование двигалась ни шатко ни валко. Разъяснить хуторянам, почему сначала посинела в своей ванне с шампанским Ванни, а затем Исскри почернел на рабочем месте так, будто это он выпил ванну шампанского, сразу не получалось. В глазах от недосыпа стоял туман, чресла поразила вялость, а голова со свинцовым лбом была тяжелой-тяжелой. Такой, что хоть поддерживай ее, словно стропилами, двумя руками.

«Взять, к примеру, первую историю со смертью всеми любимого музыканта Рокси, – думал Эса подпертой головой. – Если ножевое ранение он получил, допустим, в «Спасательной шлюпке», почему его тело обнаружили в квартире Синники? Как он продержался с ножевым ранением еще несколько часов, как смог добраться до самогонщицы, а?»

Однако историю с Рокси Эса решил отложить на потом и начать статью-расследование с самого простого и очевидного случая: как сантехник Каакко этой зимой спас «Доминанту» от катастрофы. Стояли трескучие морозы, а в подвале «Дома» прорвало трубу, и он вполне мог обрушиться, если бы воды вытекло много. Замерзнув, она буквально разорвала бы основание здания. Но сантехник Каакко бросился под кипяток и голыми руками поставил заглушку, чтобы не допустить затопления.

В результате сантехник обварил шестьдесят процентов кожного покрова. В больнице Каакко мазали каким-то целебным молочком, так что выписался он заметно помолодевшим и посвежевшим.

Вывод из этого случая напрашивался сам: если «Дом» действительно проклят, он уже давно мог бы или сгореть, или замерзнуть, или взлететь на воздух. Но ведь и «Дом» стоит, и жильцы его в большинстве своем здоровы и невредимы. Даже Каакко остался жив, хотя всем хорошо известно, что именно сантехники и врачи берут на себя грехи всех прочих.

3

Написав пару абзацев о подвиге Каакко, Эса отер со лба горячую испарину. С каждой минутой ему становилось все труднее сидеть в шумном помещении редакции. Температура внутри тела подскочила, а вместе с ней в голове зазвучали какие-то голоса. Будто он сам бросился под кипяток, а ему кричат, чтобы не дурил.

– Эса, ты кто по зодиаку? – спросила Стринка у коллеги.

– Телец, – ответил Эса. – Телюсь-телюсь, а родить всё никак не могу.

– Ага, отлично! Чего хорошего ты хочешь на этой неделе?

Эса промолчал. Его каждую минуту бросало то в жар, то в холод.

– Ну, что ж ты молчишь? – даже обиделась Стринка.

– Никак не могу сосредоточиться, – честно ответил Эса.

– Я спрашиваю: чего бы тебе больше всего хотелось?

– Горячего чаю с лимоном, – признался Эса. – И чтобы меня оставили в покое. А еще я боюсь простыть и заболеть.

– Отлично! – крутанулась на стуле Стринка и прочла вслух: – «Тельцы, следующая неделя готовит вам горячий сюрприз. Вас может ожидать хорошая прибавка к пенсии или приличное наследство. Однако будьте осторожны и следите за своим здоровьем. Иначе вы можете отправиться на покой преждевременно, так и не дождавшись своего лимона».

Стринка устроилась работать в газету «Нижний Хутор Индепендент» стрингером, потому что на стипендию не проживешь. Пухлощекая, с короткой стрижкой и челкой над очками, она сразу умилила всю редакцию своей наивной деловитостью. Директор и главный редактор Хаппонен-старший дал ей задание составлять гороскопы на неделю. А поскольку Стринка в астрологии ничего не понимала, она полагалась на интуицию и приставала ко всем в редакции, выясняя, кто чего хочет.

– Фотти, – обернулась она к штатному фотографу, который высунулся на минутку из своей лаборатории. – Ты ведь у нас Рак? Скажи, есть у тебя заветная мечта?

– Хочу, чтобы финское солнце всегда оставалось блеклым и не мешало мне снимать, – ответил плюгавенький Фотти, и Стринка тут же принялась сочинять гороскоп для Раков. От Раков она перешла ко Львам и стала вспоминать, кто родился под этим знаком. Львом оказался писатель Оверьмне. Согнувшись над клавиатурой, Стринка настрочила прогноз и для Львов Нижнего Хутора.

4

Эсе приходилось куда как хуже, чем Стринке и Оверьмне; его колонку просто так из пальца не высосешь. Писать он привык по своей методе: вся статья представлялась ему целиком, и писал он ее с начала до конца. Он не мог, написав один абзац, приступать к следующему, пока не вырисовалась вся картина.

Смерти Аллиби, а потом и Уллики были очень странными. Они будоражили, беспокоили, но не складывались в какой-то цельный гештальт. В предсмертных записках девочки абсолютно никого не винили. Более того, просили прощения у родных.

Винить-то не винили, но и причин не объяснили.

«Пойду побеседую с отцом Аллиби, – наконец решил Эса. – Благо, все обретаемся сейчас в одном доме».