Я смотрел на пеструю толпу возле днепровской пристани, на рыночной площади, возле княжеского терема и думал о прошлом и будущем, которое силился представить себе. И при виде этих людей – одновременно моих предков и современников – сердце мое наполнялось гордостью. Как много побед у них за плечами и насколько больше – впереди у их потомков, у будущих поколений русских!

Я прошелся по самым людным местам, обошел весь город. Повсюду мне встречались иноземные купцы – черноглазые хазары в овчинных шубах и кудлатых бараньих шапках, несмотря на летний зной, а рядом с ними торговцы из Византии – кареглазые, смуглые сыны южных краев. Северян я уже узнавал хорошо, потому что их много было в войске конунга Вольдемара: длинноволосые финны, скандинавы с заплетенными косичками. Киев и вправду производил впечатление средоточия славянских земель – их столицы.

Ворота княжеского двора теперь уже были заперты. Возле них стояли несколько дружинников в боевом облачении – в кольчугах, стальных шлемах с высокими шишаками, с копьями в руках.

Увидев их, мне вдруг пришло в голову, что за всю свою прогулку я не увидел ни одного из тех воинов, которые пришли сюда с князем Вольдемаром-Владимиром. Где они все, почему не ходят по рынку, не сидят на пристанях, не толпятся возле терема своего вождя? В конце концов, разве не они привели его сюда на княжение? Конечно, без предательства боярина Блуда и воеводы Свенельда, привезших Ярополка на встречу к Владимиру, словно барана на заклание, дело бы не выгорело. Но ведь и Блуд со Свенельдом палец о палец бы не ударили, если бы не мощная дружина, стоявшая за спиной Владимира!

И вот наступил второй день княжения Владимира, а где же теперь его воины – те, что пришли за ним из северных земель?

Странно…

Вспомнив о Вяргисе, Ждане, Канателене и прочих, с кем я невольно делил пищу в течение нескольких дней похода, я вспомнил о еде. А вместе с едой и обо всех прочих благах жизни, которых оказался лишен.

Нужно было срочно что-то предпринять, потому что в противном случае мы с Любавой очень скоро оказались бы голодными и бездомными.

Как ни крути, а придется идти к Блуду. Не он ли сам меня приглашал?

Идти туда мне совсем не хотелось, но больше делать было все равно нечего. А кроме того, мне пришло в голову, что раз я оказался в этом мире, то нужно идти везде и повсюду – прямо и напролом. Ведь кто знает, где подстерегает меня удача и где – поражение?

Найти дом Блуда не составило труда – его терем оказался едва ли не больше, чем княжеский. И более того – дом частично был каменный, чему я несказанно удивился. В стопроцентно деревянном Киеве я уже не надеялся увидеть каменное строение. И вдруг, едва войдя в боярский двор, я увидел, что первый этаж терема сложен из обтесанных камней и лишь второй этаж бревенчатый. Блуд явно стремился идти в ногу со временем!

– А-а! – протянул боярин, едва я переступил порог комнаты на втором этаже, куда меня провел слуга с начисто обритой головой и усами, свисающими ниже подбородка. – Старый знакомый! Лекарь! Я думал, что ты уже не появишься.

Мне стоило некоторого морального усилия заставить себя поклониться в пояс, коснувшись рукой пола, как здесь было принято. Но следовало привыкать, раз уж я задержался в десятом веке надолго.

В доме Блуда уже имелось разделение на комнаты, что еще раз говорило о том, что боярин следит за современными веяниями. Та, в которой мы встретились, была небольшой и почти пустой. Из мебели здесь имелось только деревянное кресло с высокой спинкой, покрытое цветастой шерстяной тканью, и лавка у стены. Зато стены были украшены красиво выделанными шкурами медведя, волка и лося. Вероятно, эта комната служила Блуду чем-то вроде делового кабинета.

Сам он сидел в кресле, а мне предложил сесть на лавку. Это было важно: я уже успел заметить, что здесь люди очень тщательно следят за субординацией, называя это «честью». Согласно правилам «чести», сидеть могли только равные люди, а всем нижестоящим оставалось стоять на ногах. Значит, Блуд не сумел меня классифицировать, а потому на всякий случай предложил присесть.

Сегодня он был одет в длинную, почти до колен малиновую рубаху из шелка, подпоясанную серебряным наборным поясом, состоящим из мелких бляшек, и в белые шаровары, собранные книзу у щиколоток. Эта нарядная одежда дополнялась обилием украшений из золота, которых на Блуде было навешано в избытке. Длинные тяжелые серьги в обоих ушах и золотые с цветными камнями затейливые перстни на каждом пальце обеих рук. Голова Блуда была тщательно выбрита пару часов назад, о чем говорили мелкие порезы, не успевшие до конца зажить.

– Ты приглашал меня зайти, боярин, – сказал я. – Вчера я не пришел к тебе, потому что подумал – ты на пиру у князя Владимира.

– Верно, – кивнул Блуд, продолжая буравить меня своими внимательными глазами. – Я хотел, чтобы ты полечил меня, лекарь. Ты ведь учился своему искусству в Византии?

– Нет, – покачал я головой. – Я никогда не бывал в Византии. И ты уже спрашивал меня об этом, боярин.

– Да, – согласился Блуд и крутанул унизанными перстнями пальцами возле своей головы. – Я подумал, а вдруг ты об этом забыл… А где же ты учился? И вообще, откуда ты пришел?

Это уже был серьезный разговор, причем разговор с умным и проницательным человеком. Передо мной был не полубезумный конунг и не воин с далекого севера. Прежде чем ответить, следовало три раза взвесить каждое слово.

– Знаешь, боярин, – медленно произнес я, не опуская взгляда, – я не могу сказать тебе, откуда я пришел. Лгать я не хочу, потому что уважаю тебя, но и сказать не могу. Ты лучше не спрашивай меня.

Блуд снова покрутил пальцами.

– А ты знаешь, как называется человек, который не может и не хочет сказать, откуда он пришел? Знаешь? Такой человек называется лазутчик. Лазутчик, подосланный врагом, чтобы выведывать тайны. Чтобы потом вернее нанести удар.

Лицо боярина было серьезным, он не шутил. О, боже, час от часу не легче! Теперь меня еще и приняли за шпиона!

– Кто тебя прислал? – продолжил Блуд, пристально глядя мне в глаза. – Византийский император? Свеи? Булгары? Знаешь, что делают у нас с лазутчиками?

Я сокрушенно покачал головой. Хороший вопрос: что тут делают со шпионами. Не знаю точно, но вполне могу себе представить…

Думать об этом не хотелось. Пот выступил у меня на спине, и рубашка прилипла к телу. Во рту пересохло, и я судорожно сглотнул. Выходило так, что я сам нарвался на смерть, да еще мучительную. Мог ведь и не приходить к Блуду…

– Лазутчика можно отдать собакам, чтобы они растерзали его, – мечтательно сказал боярин, не уставая вертеть пальцами правой руки. – А еще можно утопить в Днепре, но это лучше делать зимой, когда лед. Опускают в прорубь, и готово дело. Но лучше всего, конечно, посадить на кол. Будешь умирать долго-долго. Если правильно посадить человека, то смерть наступит только на другой день.

Он улыбался мне, говоря все это, и при каждом его слове мурашки пробегали у меня по коже. Вот, принесло же меня сюда!