— Ах, вот, что тебя тревожит! — засмеялась Валентина Николаевна, снова вгоняя меня в краску. — Для такого юного мужчины мы обязательно что-нибудь подберём. Но чуть позже. А сейчас нам нужно сделать одно исследование, которое называется томография. Знаешь, что это такое?

— Даже не представляю, с чем его едят! — покосился я на врача.

— Не волнуйся — никто никого и ничего есть не будет. — улыбаясь, успокоила меня терапевт, начав вышагивать по палате как учитель перед учеником. — Компьютерная, а если точнее, то магнитно-резонансная томография используется для получения послойного изображения внутреннего строения органов человека. Это типа рентгеновского снимка, но только лучше. И совсем не больно.

Можно подумать, двенадцати- или тринадцатилетний ребёнок, коим я сейчас являюсь, обязательно должен знать, что такое рентгеновский снимок. Но увлёкшаяся «учительница» эту оплошность не заметила, продолжив свой «урок»:

— Проводится это исследование на большом аппарате, похожем на бублик, который, как ты, наверное, догадываешься, называется томограф. С его помощью мы хотим посмотреть, нет ли у тебя внутренних повреждений головного мозга. А вообще с помощью томографа можно сканировать любые органы человека. Изобретатели, предложившие этот метод исследования, в своё время были удостоены Нобелевской премии!

— Кстати, о времени, — встрепенулся я, — а какое сегодня число?

— С утра было шестое. — удивлённое с начала ответа выражение лица остановившейся Валентины Николаевны сменилось сочувствующим к его окончанию.

— Мая. — ещё дополнила она.

— А год?

— Две тысячи восемьдесят шестой.

И после паузы зачем-то уточнила:

— От рождества Христова.

Точно, я, как Алиса Селезнёва49, непостижимым образом переместился на сто лет. Только она — назад, к нам, а я — вперёд, к ним. Интересно, а тут есть настоящая Алиса? И почему мне на вид сейчас около двенадцати-тринадцати лет? Выходит, что во время переноса на сто лет из прошлого в будущее моё перенесённое сюда тело уменьшилось в возрасте на четыре-пять лет. А вот сознание осталось прежним. То есть такая плата за хронотуризм получается — каждые двадцать-двадцать пять лет временного путешествия за год жизни? А что было бы, если бы меня перенесло ещё дальше в будущее — вообще превратился бы в младенца с юношеским сознанием? А если бы перенос был в прошлое, тогда я постарел бы?

И что мне теперь делать? Я здесь никого и ничего не знаю. Я здесь совсем один в теле малолетнего пацана. А мои родители? Мои папа и мама? Только сейчас до меня дошло, что я уже никогда не смогу увидеть самых любимых, дорогих и близких мне людей. Никогда не смогу обнять маму, получить подзатыльник от папы. Не смогу просто поговорить с ними, обсудить события прошедшего дня. И слёзы как-то сами потекли из моих глаз.

А кто это меня обнимает и гладит по голове? Полностью уйдя в себя, погрузившись в свои переживания, я не заметил, как в палате появилась Мария Степановна, к животу которой сейчас было прижата моя голова. Вот это я выпал из реальности!

— Не унывай, Слава, ты обязательно всё вспомнишь! — голос мадемуазель Марии доносился сверху до моего левого уха, и из её живота — до правого. «Какое своеобразное стерео получилось!» — подумал я, выворачиваясь из неожиданных объятий и вытирая лишнюю влагу с лица.

— Я не унываю, а разведываю обстановку. — честно поведал я о своих действиях обеим присутствующим женщинам.

— Ну и правильно делаешь! — не поверила мне Мария Степановна. И, судя по согласному кивку, Валентина Николаевна тоже. Ну и пусть — не люблю врать, тем более таким заботливым дамам.

— Давай, Слава, перемещайся на каталку, — скомандовала Валентина Николаевна, — поедем томографироваться.

Оказывается, я не заметил не только Марию Степановну, а ещё и каталку, которую она прикатила в палату. Возражать и предлагать пройтись своими ногами, вспомнив недавний свой поход до санузла, я не стал, и послушно залез на предложенное средство передвижения.

Взявшись за боковые ручки каталки, заведующие вывезли меня из комнаты и покатили по больничному коридору, вышагивая по обеим сторонам от меня. Гулко загудели колеса больничного транспортёра, удаляясь от двери моей палаты с золотыми цифрами три и один. На потолке знакомо замелькали пятна полосатых осветительных приборов. А я завертел головой на триста шестьдесят градусов, продолжая делать то, о чём недавно сообщил врачихам в палате. Благо глаза меня уже не подводили.

С правой стороны по ходу нашего движения, кроме ещё нескольких палат, я успел увидеть манипуляционную, туалет для персонала и несколько дверей с надписью: «Служебное», ординаторскую, комнаты заведующей отделением, старшей сестры и сестры-хозяйки, и холл для дневного пребывания больных, в котором находилось несколько пациенток в одинаковых по крою, но разных по расцветке больничных одеждах.

В холле, находящемся в центре отделения, располагался пост дежурной медсестры, которая проводила нас внимательным взглядом. Мысленно представив себе планировку отделения, я понял, что пост устроен в таком месте, откуда дежурящая на нём медицинская сестричка могла просматривать весь коридор и входы-выходы во все палаты и помещения, не сходя при этом со своего рабочего места.

Слева по ходу движения проплывали закрытые и открытые двери других палат, разделённые в середине отделения напротив холла полупрозрачной стеклянной стеной столовой.

В конце коридора рядом с выходом на лестничную площадку находился лифт, в широкие двери которого мы и въехали.

— А почему я кушаю в палате, а не в столовой? — спросил я сопровождающих меня врачих.

— Перевод пациентов на питание в столовую осуществляется, как только позволяет состояние их здоровья, и воспринимается больными как переломный этап на пути к выздоровлению. То есть это событие оказывает сильное положительное эмоциональное воздействие на них. — просветила меня Валентина Николаевна, нажимая кнопку с цифрой один. — А ты, по нашему мнению, не болен, а просто немного ослаб. И, если сегодняшняя томограмма это подтвердит, то положительное эмоциональное воздействие на состояние твоего организма случится уже завтра.

Вместе с последним словом ответа прозвучал музыкальный перезвон, и двери остановившегося лифта открылись. Мимо нас, подождав, пока мы покинем лифт, проскользнули две женщины, одетые в какие-то дутые куртки с цветными пакетами в руках. Мой чувствительный нос уловил ароматы мандаринов, апельсинов и какой-то выпечки, доносящиеся из этих пакетов.

Повернув налево, и, преодолев ещё метров двадцать, мы достигли цели нашей поездки. На стене слева