Первые приобретения Гульбенкяна выглядели заурядными – просто подборка произведений французского прикладного искусства второй половины XVIII века: золотая и серебряная посуда, всего 24 предмета, две картины весьма популярного в свое время пейзажиста Юбера Робера, изящный письменный столик работы известнейшего мебельного мастера Жана Анри Ризенера.

Лишь в последний момент к покупке присоединили совсем иную по классу картину. Хотя она и не входила в число пресловутых восемнадцати, но все же ее упомянули в том же списке – как дополнение, простое пожелание. Вот это был уже воистину шедевр мирового значения – «Благовещение» нидерландского художника XV века Дирка Боутса, причем не из хранилища Госфондов, не из запасников, а из постоянной экспозиции Эрмитажа.

И все за каких-то 54 тысячи фунтов стерлингов, чуть более полумиллиона рублей. Цена была очевидно и откровенно заниженной.

Откуда же проистекало такое безудержное желание ублажить главу «Теркиш петролеум»?

О том знали и в Кремле, и в Наркомторге.

Еще 21 июня 1928 года, получив из Парижа информацию Пятакова о его контактах с Гульбенкяном, Политбюро немедленно отреагировало, приняв решение с предельно ясным, понятным названием – «О реализации нефти»:

«1. Поручить т. Пятакову сообщить Гульбенкяну, что правительство СССР не имело возможности ознакомиться с проектом организации специального общества по реализации советских нефтепродуктов за неимением точных предложений со стороны Гульбенкяна, но что в принципе правительством СССР никогда не отрицалась возможность соглашения с частными фирмами. По получении этих сведений вопрос будет окончательно рассмотрен.

2. Разрешить т. Пятакову вести переговоры с Гульбенкяном на условиях максимального обеспечения наших интересов (долгосрочный заем, точные гарантии наших интересов и нашего влияния на весь ход предприятия и т.д.), регулярно информируя Москву»[97].

Пятаков, назначенный председателем правления Госбанка СССР, вернулся в Москву месяц спустя, и это прервало многообещающие переговоры, выработку соглашения, в котором страна была столь заинтересована.

Советский Союз стремился продавать не только серебряную посуду и мебель, картины и табакерки. Более значимым должен был стать расширяющийся объем экспорта бензина и керосина, мазутного топлива. В Баку и Грозном добыча нефти постоянно и неуклонно росла. Росла и ее переработка, явно превышавшая внутренние потребности: ведь в Советском Союзе, в отличие от развитых стран Европы и особенно США, было не очень много автомобилей и морских судов, самолетов и тракторов. Потому-то и требовалось пока не топливо, а валюта – для строительства заводов в соответствии с пятилетним планом.

Необходимо было продавать, продавать, продавать нефть на мировом рынке, давно уже поделенном между крупнейшими компаниями.

Соглашение с Гульбенкяном и давало возможность вклиниться туда под чужим флагом, увеличив хотя бы таким образом экспорт нефтепродуктов. Но сам Гульбенкян почти ничего от этого не выигрывал – разве что проценты… И потому он медлил, составив список из восемнадцати картин, которые очень хотел приобрести. Гульбенкян предлагал торгпредству совсем не то, что ожидали от него.

17 января 1929 года Биренцвейг сообщил Пятакову:

«Из разговора с „Г“ (в целях соблюдения коммерческой тайны в переписке фамилия Гульбенкяна сокращалась до первой буквы. – Ю.Ж.) вытекало, что во время многократных Ваших встреч с ним шла речь о привлечении его, «Г», а также целого ряда крупных финансовых кругов для проведения финансовых операций крупного масштаба и также об инвестиции капиталов в нашу промышленность, причем «Г» выразил согласие принять при осуществлении этих операций самое активное участие. По его словам, речь шла о финансировании нашей крупной промышленности и о займах. Для того, чтобы очистить путь для этих крупных операций, он предложил в первую очередь поставить вопрос о привлечении международного финансового капитала к нашим нефтяным операциям, считая, что вопрос участия финансового капитала в нефтяной промышленности был бы удобным предлогом для создания такого объединения банков. Во всем разговоре со мной он неоднократно возвращался к тому, что его интересовали и интересуют лишь вышеуказанные крупные операции и что только в такой плоскости он будто бы вел переговоры с Вами.

Для проведения планов, о которых он с Вами говорил, «Г» вел переговоры с крупными представителями банковского мира, с некоторыми из них (доктор Мельхиор) Вы лично тоже встречались.

Для проведения финансовых операций такого масштаба «Г» заручился согласием банков: шведского, швейцарского, голландского, американского, английского (роль этих последних незначительна) и германских (Варбурга, Данатбанка, Хагена и других). На предложение «Г» обратиться в Дойче банк Вы выразили опасения, что вряд ли этот банк согласится ввиду недружелюбного отношения к нам доктора Бона, и что в таком случае возможно, что этот банк будет мешать нашей работе. «Г» был другого мнения и вел переговоры с доктором Боном, и хотя последний был мнения, что с нами трудно работать, что мы постоянно меняем наши предложения, что нельзя добиться от нас конкретных результатов, однако, при участии в этом деле «Г», он, доктор Бон, готов вопрос участия Дойче банка подвергнуть обсуждению со стороны Вассермана и других главных директоров. В результате этого обсуждения доктор Бон сообщил, что Вассерман согласился принять участие в этом деле, что Дойче банк отклонил предложение Детердинга, направленное против нас, что, принимая во внимание роль Дойче банка, несмотря на позднее присоединение его к этой операции, этот банк просит «Г» предоставить ему руководящую роль среди германской группы банкиров в этой операции…

«Г», развивая дальше свою мысль, говорил, что таким образом построенная им схема имела шансы на успех. Удельный вес каждого из банков и международный характер такого объединения должны были вызвать определенное отношение к нам со стороны правительств отдельных государств. С другой стороны, участие «Г» в этом деле, его отношение к нам могли, по его мнению, служить нам гарантией того, что все элементы политики будут исключены. Создав такое объединение, «Г» имел в виду крупные операции, и здесь привожу точные слова «Г»: если бы речь шла о железнодорожном займе или другой операции такого масштаба, то это удалось бы провести.

Но, говорит «Г», нельзя было начать сразу с таких больших операций и поэтому переговоры о ней и предполагаемое соглашение по этому поводу должно было служить предлогом к созданию такого объединения. Однако полученное от Вас предложение о нефти его не удовлетворяет. «Г» утверждает, что он Вас понимает, читая между строк Вашего письма слово «займ». Ваш ответ он считает неудовлетворительным, ибо такие маленькие (нефтяные) дела его не интересуют и он сожалеет, что большое дело не движется вперед»[98].

Отчет Биренцвейга о безрезультатных переговорах с Гульбенкяном датирован 17 января. Акт о выделении из собрания Эрмитажа картины Дирка Боутса «Благовещение» подписан 29 марта. Своего Наркомторг добился очень быстро, опираясь на поддержку всего лишь новой комиссии по отбору и реализации антикварных ценностей, образованной 1 марта при Совнаркоме СССР. Председателем ее стало самое заинтересованное лицо – Хинчук, заместитель наркома внешней и внутренней торговли, отвечавший за все без исключения экспортные и импортные операции страны.