– А как же! И что?

– Так вот, этот список – он же не относился к шифрованному письму, верно?

– Скорее всего, нет. Конечно, с уверенностью сказать нельзя, но впечатление создавалось именно такое.

– В таком случае нам, как мне кажется, предстоит выбрать одно из двух предположений. Согласно первому, этот лист бумаги – в любом случае это всего лишь половина листа – был чистым, пока на нем не написали шифровку. Затем лист попал к Бразерхуду, а Бразерхуду понадобилось быстро нацарапать список, он поискал бумагу, нашел этот лист и воспользовался им.

– Вот и я так полагал.

– Получается, усмотреть какой-то особый смысл в этом списке непросто, так? Это явно не почерк Бразерхуда, но если он писал в поезде, его почерк вполне мог измениться до неузнаваемости.

– А второе предположение?

– Ну как же? Просто обратное первому. То есть список, каким бы ни был его смысл, записали на этом листе бумаги первым. Затем убийца, собираясь отослать Бразерхуду зашифрованное сообщение, взял первый попавшийся листок, не заметив, что на его обороте уже написаны карандашом четыре слова.

– Да, это вполне возможно.

– Так неужели же вы не понимаете, что в этом случае список приобретает огромное значение? Потому что он написан рукой убийцы, а не Бразерхуда, и может раскрыть нам некие черты характера того, кто совершил убийство.

– Туманная будет подсказка. Насколько я помню, в нем говорилось про «носки, жилет, ветчину и банки».

– Да, но вы дослушайте: помните, я расспрашивал о том, как именно были записаны эти слова – у самого края бумаги, до того, как лист разорвали пополам, или после? Так вот, лично я считал, что на нем были записаны только части слов, а другие половины, возможно, с более значительными записями, оказались утраченными, когда лист разорвали.

– И вы восстановили эти слова полностью?

– Думаю, да. Сейчас я запишу их для вас.

Некоторое время Ривз писал, а потом положил перед Гордоном два листа бумаги: один, чистый, частично скрывал то, что было написано на другом.

– Так, здесь все верно, – заговорил Гордон. – «Носки, жилет, ветчина, банки» – все на месте. Хотите, чтобы я догадался, какими будут вторые половины этих слов – точнее, первые? Честно предупреждаю: за всю жизнь я не разгадал ни единой загадки.

Ривз убрал верхний лист бумаги, и Гордон снова прочел:

– «Молитвенные подушечки, жатва, хорал, утреня»[33]– чтоб мне провалиться! Для таких упражнений надо брать ручку.

– Но скажите по совести, разве не эти слова наверняка были в списке изначально, до того, как лист разорвали пополам? Конечно, мы понятия не имеем, какая между ними связь. Но все они имеют отношение к церкви – по крайней мере, в настоящее время слово «жатва» определенно к ней относится, ведь приближаются церковные праздники урожая. Мог такой листок бумаги просто валяться где-нибудь или по неосмотрительности попасть за пределы комнат священника? Скажите честно, неужели это не доказательство против Мерриэтта?

– Ну, это определенно означает, что Мерриэтту следовало бы задать несколько вопросов. Но имейте в виду: я отказываюсь верить, что Мерриэтт прикончил Бразерхуда.

– Расспрашивать его нельзя. Надо подвергнуть его испытанию.

– Какому еще испытанию?

– Для него нам наверняка пригодится эта трость. Если бы нам удалось как-нибудь неожиданно встретиться с Мерриэттом и посмотреть, как он отреагирует на нее… кажется, именно так делают в Америке.

– Кармайкл, полагаю, разъяснил бы вам, что на самом деле это датский метод.

– Почему именно датский?

– Право, Ривз, что толку в вашем изучении «Гамлета», если вы так и не поняли, что ваша очередная идея – то, что проделывает Гамлет с королем и королевой, когда входят актеры? Думаю, вы понимаете, что метод довольно опасный, ведь так легко приписать человеку мысли, которых у него пока нет. Но вот что я вам скажу: если Мерриэтт вздрогнет при виде палки, которую вы нашли сегодня, или выкажет еще какие-либо признаки замешательства, заметив ее, тогда… нет, не стану уверять, что я буду готов признать Мерриэтта виновным, но попрошу у него объяснений.

– Ладно, саддукей, будь по-вашему. Мы оставим эту трость и мяч для гольфа на самом виду у меня в комнате, а за ужином попросим Мерриэтта зайти ко мне попозже. С ужина мы уйдем первыми и спрячемся за потайной дверью. Оттуда мы сможем понаблюдать за ним и увидим, что произойдет, когда Мерриэтт появится в комнате.

– А вам не кажется, что просить его зайти – это ошибка? Он может что-нибудь заподозрить и насторожиться… Да, кстати: я могу сделать так, чтобы он зашел в вашу комнату безо всяких просьб. Предоставьте это мне и будьте наготове, как только закончится ужин. В потайной ход мы проберемся из бильярдной.

Мерриэтт сидел с ними за ужином, и в этой ситуации Ривзу едва хватило силы воли, чтобы сдерживать себя. Он радовался лишь тому, что и Кармайкл был здесь, а с Кармайклом еще не успели поделиться недавними подозрениями. Однако Ривз не мог не восхищаться легкостью, с которой Гордон ухитрялся скрывать собственные подозрения, беседуя с Мерриэттом в своем обычном шутливо-любезном духе.

– Ну, Мерриэтт, как дела со сбором пожертвований? – Этот вопрос был первым из образцов остроумия Гордона.

– Как обычно, благодарю. К счастью, у меня и без пожертвований есть средства к существованию, иначе вам долго пришлось бы ждать, когда я верну те полкроны, которые я вам задолжал.

– Хор справлялся с высокими нотами?

– Вроде бы да, – с осторожностью отозвался Мерриэтт.

– Знаете, – вступил в разговор Кармайкл, – в «Деревенском кузнеце» Лонгфелло есть отрывок, который всегда казался мне примечательным образцом амфиболии[34]. Если помните, кузнецу велят прийти в воскресенье в церковь, где он «слышит пастора наставленья, слышит голос дочери его, поющей в хоре». Из контекста следует, что речь идет о дочери кузнеца, но согласно обычным правилам грамматики, это должна быть дочь пастора. Сам я редко бываю в церкви…

– Мерриэтт, – продолжал Гордон, – а хоралы в вашей церкви бывают часто?

При слове «хоралы» Ривз чуть не подскочил на целый фут. Однако Мерриэтт не выказал никаких признаков волнения.

– Крайне редко, и слава богу.

– Да и те, полагаю, во время вечерни, а не утрени?

Ривз слегка нахмурился. Старания Гордона упомянуть в разговоре значимые с недавних пор слова казались ему натужными и в то же время почти бесполезными. Маловероятно, чтобы Мерриэтт связал слова из «списка для прачечной» с зашифрованным предостережением, которое он по неосторожности отправил Бразерхуду на том же листе бумаги.