— Завтра будет еще хуже.

Одна из групп направилась в город, другая — через мост к воротам. Я услышал пароль и отзыв. Проскрипел отодвигающийся засов, ворота открылись. Затем они захлопнулись, шаги стихли.

Под ивами, где я затаился, пахло стоячей водой рва, над которой распространялась и иная вонь: разложения человеческой плоти, медленного гниения еще живых тел.

У берега росли разные травы и несколько запоздалых ирисов. Квакали лягушки, трещали сверчки. Мое лицо нежил теплый воздух ночи. Два лебедя, невероятно белого цвета, плыли по лунной дорожке.

Я наполнил легкие воздухом и скользнул в воду; погрузившись на самое дно, я отклонился чуть вниз по течению, чтобы всплыть под тенью моста. Огромные камни стены послужили мне хорошей опорой, но я боялся, что меня заметят на их бледном фоне. Я мог делаться невидимым только на пару минут за раз. Время, которое совсем недавно текло необычайно медленно, вдруг понеслось вперед. Я двигался быстро, взбираясь по стене, как обезьяна. У первых ворот послышались голоса: караульные сделали полный обход. Я прижался к сточной трубе и растворился в воздухе. Шаги стражников заглушили свист захвата, который я перекинул через широкий выступ на стене.

Держась за веревку, я перелетел на черепичную крышу и побежал по ней к южному двору. Корзины с умирающими людьми находились почти у меня над головой. Один из них неустанно просил воды, другой стонал без слов, третий повторял имя священного бога с такой монотонностью, что у меня волосы встали дыбом. Четвертый не издавал ни звука. Запах крови, мочи и кала был отвратительным. Я пытался не дышать и ничего не слышать.

Пришлось пройти по крыше сторожки. Я слышал, как болтают, заваривая чай, стражники. Дождавшись стука железного чайника, опущенного на стол, я нужным образом закрепил захват, чтобы забраться по главной башне к парапету, на котором были подвешены корзины.

Они свисали на веревках около сорока футов над землей, каждая корзина вмещала по одному человеку, стоящему на коленях с опущенной головой и связанными за спиной руками. Веревки показались мне довольно прочными, чтобы выдержать мой вес. Однако, дернув за одну из них, я увидел, как зашаталась корзина. Человек в ней закричал от страха. Его вопль кинжалом пронзил ночь. Я замер. Несколько минут несчастный хныкал, затем вновь зашептал:

— Воды! Воды!

Кроме лая собаки где-то вдалеке, не последовало никакого ответного звука. Луна повисла над самыми горами, обещая вот-вот спрятаться за ними. Город мирно спал.

Когда луна зашла, я проверил захват, достал капсулы с ядом и взял их в рот. Затем спустился по стене, крепко держась за свою веревку и нащупывая камни для опоры.

У первой корзины я снял свою головную повязку, еще мокрую от речной воды, и просунул ее сквозь плетенку, едва дотянувшись до лица мужчины. Он ухватился за нее губами и пробормотал что-то бессвязное.

— Я не могу спасти вас, — прошептал я, — но у меня есть яд. Он дарует вам быструю смерть.

Потаенный прижался лицом к отверстию в прутьях и открыл рот.

Следующий человек не услышал меня, но я дотянулся до его сонной артерии с той стороны, где голова согнулась под давлением корзины, и безболезненно положил конец его стонам.

Затем мне пришлось подниматься на парапет, чтобы переместить веревку, потому что до других корзин было не достать. Руки болели от напряжения, из головы не выходили каменные плиты внизу. Подобравшись к третьему человеку, к тому, что молился, я встретил встревоженный взгляд черных глаз. Я прошептал одну из молитв Потаенных и протянул ему капсулу с ядом.

— Это запрещено, — сказал он.

— Пусть грех ляжет на меня, — прошептал я. — Вы невинны и будете прощены.

Когда я просовывал капсулу в рот несчастного, он языком начертал на моей ладони знак Потаенных. Я слышал, как он продолжал молиться, а затем замолчал навсегда.

У четвертого не прощупывался пульс. Очевидно, он был уже мертв, но я на всякий случай решил воспользоваться гарротой. Натянув ее вокруг шеи, я затаил дыхание и считал секунды.

Закричал первый петух. Я взбирался вверх к парапету в нерушимой ночной тишине и боялся, что воцарившийся покой насторожит караульных. Собственный пульс колотил боем барабана.

Я вернулся по тому же пути, что и пришел, но на сей раз не прибегая к захвату: просто спрыгнул со стены на землю, передвигаясь даже быстрей, чем ранее. Прокукарекал еще один петух, другой ответил. Город скоро проснется. С меня катил пот, вода рва казалась леденящей. На заплыв не хватило дыхания, пришлось вынырнуть недалеко от ив. Распугав лебедей, я набрал воздуха и снова погрузился в воду.

Выбравшись на берег, я пошел к ивам, чтобы отдышаться. Светало. Я был истощен. Не осталось сил даже сконцентрироваться, перед глазами все начинало плыть. Я не мог поверить в содеянное.

К моему ужасу, под ивами уже кто-то сидел. Это был не солдат, а какой-то бродяга, как мне показалось по исходившему от него запаху, кожевник. Он увидел меня до того, как я мог собраться с силами, чтобы сделаться невидимым. И в его взгляде отразилось понимание. Человек знал, что я совершил.

Теперь мне придется его убить, подумал я с отвращением к самому себе, потому что это будет уже настоящее убийство, а не освобождение души. Я чувствовал запах крови и смерти от своих рук. И я решил: пусть он живет, оставил двойника под деревом, а сам в следующее мгновение оказался на другой стороне улицы.

Прислушавшись, я уловил слова, с которыми кожевник обратился к моему еще не растворившемуся двойнику.

— Господин, — робко произнес он, — простите меня. Я три дня слушал, как страдает мой брат. Спасибо. Пусть с вами будет Тайный Бог, и да благословит он вас.

Когда мой образ исчез, он прокричал в изумлении:

— Ангел!

Весь путь, прыгая от двери к двери, я слышал его глубокое дыхание, переходящее в рыдание. Я надеялся, что беднягу не поймает патруль, надеялся, что он никому не расскажет увиденное, верил в то, что он — один из Потаенных, которые уносят секреты в могилу.

Стена вокруг гостиницы была достаточно низкой, и я легко перепрыгнул через нее. Я пошел в умывальню к баку, где выплюнул оставшиеся капсулы, умыл лицо и руки, словно только что проснулся. Стражник почти пробудился, когда я проходил мимо.

— Уже утро? — пробормотал он.

— Час как рассвело, — ответил я.

— Вы выглядите бледным, Такео. Плохо себя чувствуете?

— Просто живот прихватило.

— Чертова тоганская еда, — пробурчал стражник, и мы оба рассмеялись.

— Хотите чаю? — спросил он. — Я подниму служанок.

— Попозже. Попытаюсь еще поспать.

Отодвинув дверь, я вошел в комнату. Темнота сменялась серым светом. Судя по дыханию, Кенжи не спал.

— Где ты был? — прошептал он.

— В нужнике. Мне нездоровится.