litbaza книги онлайнРазная литератураИстория и память - Жак Ле Гофф

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 35 36 37 38 39 40 41 42 43 ... 100
Перейти на страницу:
публикой, которая одержима страхом утраты памяти, коллективной амнезии, что неуклюже выражается в «моде ретро», бесстыдно эксплуатируемой торговцами памяти, поскольку память стала одним из тех объектов общества потребления, которые хорошо продаются.

Пьер Нора отмечает, что коллективная память, определяемая ка «то, что в пережитом группой остается от прошлого, или то, во что эти группы превращают свое прошлое», на первый взгляд может в буквальном смысле противостоять исторической памяти, подобн тому как память эмоциональная противостояла иной раз памяти и теллектуальной [Nora, 1978]. Вплоть до наших дней «история» и «па мять» были практически соединены, и история, как представляется, развивалась «в соответствии с моделью припоминания, анамнеза и запоминания». Историки предложили формулу «великих коллективных мифологий»; «движение шло от истории к коллективной памяти». Однако любая форма эволюции, происходящей в современном мире, находясь под воздействием непосредственной истории, в св ей значительной части сфабрикованной с пылу, с жару средствами массовой информации, движется к производству все возрастающего числа коллективных памятей, и история сегодня гораздо в большей степени, чем когда-либо, пишется под давлением последних.

Так называемая новая история, которая на основании коллективной памяти старается создать научную историю, может быть истолкована как «революция памяти», понуждая память выполнить некое «вращение» вокруг нескольких фундаментальных осей: «откровенно современная проблематика... и несомненно ретроспективный подход», «отказ от линейного понимания времени» в пользу представления о многосложных временах, пережитых «на тех уровнях, где индивидуальное коренится в социальном и коллективном» (лингвистика, демография, экономика, биология, культура).

Это история, которая будет создавать самое себя на базе изучения «мест» коллективной памяти, в их числе «топографические места -архивы, библиотеки и музеи; места, связанные с монументами, - клад бища или архитектурные сооружения; символические места - поминовения, паломничества, годовщины или эмблемы; функциональные места - учебники, автобиографии или ассоциации; все эти памятные места имеют свою историю». Но при этом не следовало бы забывать и подлинные места истории - те, где нужно выискивать не способы выработки и результаты функционирования коллективной памяти, а ее творцов и властителей: это «государства, общественные и политические круги, общности, обладающие историческим опытом, или поколения, пришедшие к идее создания своих архивов с целью разнообразного их использования в соответствии со своим отношением к памяти»235. Разумеется, эта новая коллективная память формирует свое знание частично с помощью традиционных инструментов, в использовании которых имеются разные подходы. Достаточно сравнить «Enciclopedia Einaudi» или «Encyclopaedia Universalis» с почтенной «Encyclopaedia Britanica»236! Быть может, в конечном итоге там будет больше духа «Большой энциклопедии» д'Аламбера и Дидро, также являющейся дочерью периода вступления в действие коллективной памяти и перемен, происшедших в ней.

Однако она проявляет себя главным образом посредством учреждения совершенно нового типа архивов, самыми характерными из которых являются архивы устные.

Жозеф Гуа в словаре «Новая история» («LaNouvelle Histoire», изд Ж. Ле Гофф и др. Париж, 1978) дал дефиницию и определил место устной истории, родившейся, бесспорно, в Соединенных Штатах, гд между 1952 и 1959 г. были созданы большие кафедры устной истории («oral history») в университетах Колумбии, Беркли и Лос-Анджелеса, и развивавшейся затем в Канаде, в Квебеке, в Англии и во Франции. Случай Великобритании показателен. В университете Эссекса издается сборник, посвященный «историям жизней», основывается «Общество устной истории» («The Oral History Society»), выпускаются многочисленные бюллетени и журналы типа «Исторических мастерских» («History Workshops»), главным результатом этой деятельности является блестящее обновление социальной истории, прежде всего истории рабочего класса, рассматриваемой сквозь призму изучения промышленного, городского и рабочего прошлого большей части населения страны. Это коллективная память рабочего класса, в исследовании которой сотрудничают в первую очередь историки и социологи. Однако историки и антропологи нашли друг друга на других полях коллективной памяти - как в Африке, так и в Европе, - где новые методы припоминания, такие как метод «историй жизни», начинают приносить свои плоды. Коллоквиум в Болонье, который проходил под девизом «Convegno Internazionale di Antropologia e storia: Fonti Orali»237 и материалы которого были опубликованы в 1977 г. в специальном выпуске журнала «Quaderni Storici», продемонстрировал плодотворность этих исследований не только на примерах африканских, французских, английских («Устная история и история рабочего класса») и итальянских («Устная история одного рабочего квартала Турина», «Устные источники и крестьянский труд - в связи с одним музеем»).

В области истории под влиянием новых пониманий исторического времени развивается новая форма историографии - «история истории», которая на самом деле чаще всего представляет собой изучение тех манипуляций, которые осуществляет коллективная память с историческим феноменом, что до этих пор было предметом изучения только традиционной истории.

Во французской историографии последнего времени тому можно найти четыре замечательных примера. Историческим феноменом, которым занимается коллективная память, в двух случаях является некая выдающаяся личность: так, Робер Фольц238 изучает «Воспоминания и легенды о Карле Великом» (1950) - и работа эта является новаторской, а Жан Тюлар анализирует «Миф о Наполеоне» [Tulard, 1971]. Более близкий к новым тенденциям, Жорж Дюби239в «Воскресенье в Бувине» (1973) по-новому раскрывает историю одной битвы, поскольку в этом событии он видит лишь верхнюю часть айсберга, а затем рассматривает «это сражение и память, которую оно по себе оставило, как антрополог» и прослеживает «на всем протяжении празднований этого события то, как складывалась судьба воспоминания о нем в контексте подвижной совокупности ментальных представлений». Наконец, Филипп Жутар, используя письменные документы прошлого и устные свидетельства, относящиеся к настоящему, проникает в самую сердцевину некоей исторической общности и находит данные о том, как она жила и каким видела свое прошлое, как она формировала свою коллективную память и как эта память сегодня позволяет ей, с одной стороны, противостоять событиям, значительно отличающимся от тех, которые в равной степени составляют основание ее памяти, а с другой - с помощью всего этого устанавливать свою идентичность. Так, реакция переживших тяготы долгих лет религиозных войн XVI и XVII в. протестантов из Севенна на революцию 1789 г., на республику, на дело Дрейфуса, а также на существующие сегодня идеологические взгляды, всегда зависела от их памяти о камизарах240, которая оставалась и устойчивой, и подвижной, как и всякая память вообще241.

Заключение: надежды и расчеты на память

Эволюция, которую во второй половине XIX в. претерпели общества разных стран, придает б лыпую ясность значению тех надежд и расчетов, которые могут быть связаны с коллективной памятью. Обладая преимуществом перед историей (и как наукой, и как публичным культом) и рассматривая ее одновременно в ретроспективе - в качестве

1 ... 35 36 37 38 39 40 41 42 43 ... 100
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?