Отвечал ли наш противник? В ослепляющем огне носовых орудий мы не заметили этого. И был ли кто-то там вообще? Огни исчезли. Никто из наших парней не получил ранений. «Браунинг» Панча выпустил вдогонку последнюю очередь.

— Может, посмотрим, попали мы или нет?

Я отверг это предложение и велел продолжить движение на север. Мы мчались всю ночь, ориентируясь по звездам и огромным барханам Песчаного моря, тянувшимся справа от нас. Несколько раз мне казалось, что я чувствовал запах бензина. Но я относил это к игре воображения — к такому же обману восприятия, как и фантомные огни. Через два часа после рассвета мы нагнали грузовики № 3 и № 5 из патруля Т1, которыми командовал сержант Тарагуд. Они ожидали нас на посадочной площадке 210 в небольшой лощине между Египетским песчаным морем и Каланшо. Проверив канистры с бензином, стоявшие за пассажирским сиденьем, я обнаружил два пулевых отверстия на верхних кромках каждой из них.

5

Сержант Тарагуд, командовавший двумя грузовикам, сообщил нам приятную новость. К моему огромному облегчению, он привез для нас бензин. Одна из машин Джейка сломалась, и ее пришлось бросить. Исонсмит приказал снять с нее оружие, амуницию и горючее. Грузовик спрятали в надежном месте, чтобы позже его могли забрать интендантские трофейные отряды.

Тарагуд рассказал нам о маршрутах Т1 и R1. Оба патруля теперь двигались на север примерно в двухстах милях от нас. Они выискивали линию фронта между наступавшей на запад Восьмой армией и отступавшим Африканским корпусом. Сержант должен был показать нам дорогу.

— А как насчет небольшой паузы для крепкого сна? — спросил Панч.

Мы все ужасно устали. Тарагуд покачал головой. Джейк приказал ему вести нас на север, как только мы появимся в точке рандеву.

— Да, чуть не забыл, — добавил сержант. — Прошлым вечером мы получили сообщение из штаба. Роммеля эвакуировали в Германию. Наша миссия завершена.

Мы с удивлением уставились на него, ожидая признания в шутке.

— Этот ублюдок заболел. Летит на лечение в госпиталь. Я вот думаю, может, у него вывих мозга?

Тарагуд уточнил, что сообщение было достоверным на все сто процентов.

— То же самое вчера вечером говорили по Бибэске.

Я не мог понять, огорчаться ли мне или радоваться. Усталость глушила все эмоции и мысли. Пока парни выгружали и переносили канистры с горючим, я написал для Грейнджера записку и рапорт, который следовало отослать Исонсмиту. С кем бы мы ни встретились прошлой ночью, они теперь знали о нашем присутствии. В принципе, они могли даже определить направление, в котором мы двигались. Помимо рапорта для Джейка я информировал о перестрелке и сержанта Тарагуда. Выслушав мой рассказ, он предложил мне перемещаться в рассредоточенном порядке и удвоить нашу готовность к атакам вражеских самолетов.

За два дня мы одолели расстояние от Песчаного моря до Джаред-Шода, который располагался в шестидесяти милях к западу от оазиса Ярабуб. (Тарагуд описал это место, как дюжину тощих пальм, с водонапорной колонкой и такой соленой водой, что она при кипении пенилась, как пиво.) Судя по сводкам на тот период, когда мы покидали Каир, оазис находился в руках у немцев. Скорее всего, ситуация не изменилась. Мы не стали выяснять такие подробности. Тарагуд провел нас через трассу Джардабы к неприметной и отмеченной камнями дороге, которая огибала северную часть пустыни и тянулась по плоскому каменистому сериру до Хатиет-эль-Этла — конечной точки нашего маршрута.

Ландшафт менялся по мере того, как мы удалялись на север. Каменистая сковорода равнины, идеальная для быстрой езды, превратилась в песчаную простыню, усеянную меловыми поднятиями, которые мы одолевали вверх и вниз со всевозможными дорожными неприятностями (мои записи о том дне указывали на четыре прокола шин и один потекший радиатор). К полудню пустыня сменилась на ровную каменистую hammada. Вечером на грузовике № 5 Тарагуда «полетел» водяной насос. Его починка задержала нас на час. Ремонтник устранил неисправность, соорудив прокладку из кожи от планшета с картами. Мои парни заснули там, где сидели. Я не должен был позволять такой вольности, но мне хотелось дать им отдохнуть. Они оставались без сна тридцать часов.

На преодоление последних ста миль ушло еще два дня. Мы пробирались через солончаки и пересохшие озера. Арабское слово balat (каша) обозначает трясину, покрытую сверху тонкой коркой. Она засасывала колеса, как топкое болото.

Теперь мы видели зарево и слышали гул артиллерии. За горизонтом шли адские бои. По звуку залпов Панч определил стрельбу 4,5-дюймовых и 5,5-дюймовых гаубиц. Кто-то рассказал ему, что эти большие корабельные орудия использовались иногда и на суше. Время от времени разрывы возрастали по громкости и длились дольше, чем обычно, — то были прямые попадания в склады с боеприпасами. Прильнув к биноклям, мы наблюдали за битвой с невозмутимостью завзятых театралов или олимпийских богов. Я чувствовал смущение от безумной ярости людей, пытавшихся уничтожить друг друга.

Грузовики продолжали двигаться на север, ориентируясь по пиротехническим шедеврам наших соплеменников. Никто не признавался в этом вслух, но все мы испытывали огромное облегчение от того, что охоту на Роммеля свернули. Теперь, когда не требовалось выполнять задание любой ценой, мы спокойно могли говорить, что шансы на успех были астрономически малыми. Связь по рации со штабом обновила данные по Роммелю. По настоянию медиков, его отправили в Семмерингский госпиталь близ Вены. Диагноз: желтуха с кишечными осложнениями. Отныне Африканским танковым корпусом командовал генерал Георг фон Штумме, о котором никто из нас не слышал.

Парни обсуждали возможные действия, которые мы могли предпринять перед нашим возвращением. Панч надеялся на «драчку» — на рейд, целью которого стал бы какой-нибудь аэродром или склад с припасами в тылу противника. Во время полуденной лежки сержант Тарагуд развернул карту на капоте своего грузовика. К западу неподалеку от нас находились посадочные площадки в Дерне и Мартуде, в Газале, Акроме и Джамбуте. Дальше к западу в Джебель-Ахдаре, иначе называемом Зелеными горами, находились Слонта и Барка, плюс пять аэродромов вокруг Бенгази, плюс Мешили и Мсус на юге. Панч и Стэндадж знали о них по предыдущим рейдам этого года.

— Вот тут в Эль-Адеме и Бел-Хамеде находятся большие топливные склады, — ткнув в карту пальцем, сказал Уоннамейкер. — Они тоже пойдут на «ура» для внезапного удара.

Из всех мотиваций на войне о двух почти никто не говорит. Я имею в виду забаву и любопытство. Они действительно сильные. Для многих людей возбуждение от некоторых поступков является мощнейшим импульсом, ничуть не меньшим, чем желание посмотреть, «как это выглядит» или как мы будем действовать в критический момент. Перед отправкой патруля Т3 к Южной пирамиде камней я беседовал с Ником Уайлдером за кружкой чая. Его слова буквально поразили меня. По ходу разговора Ник описал настроение, которое он ищет накануне любого смертельно опасного сражения.

— Едва солнечный шар начинает подниматься над горизонтом, я нахожу какое-нибудь тихое место и сижу там наедине с самим собой. Я отмечаю в уме, что ничего не боюсь. Не важно, какой страх мне придется пережить в будущем. Не важно, что случится со мной или кем-то другим. Я настраиваюсь на то, что никакое действие врага не сможет бросить меня на спину — даже если завертится настоящее безумие. Я напоминаю себе, что храбрость побеждает в ссоре и что иногда она дает последний толчок, принуждающий врага прекратить сопротивление. У меня нет ненависти к фашистам. Но в тот момент, когда кто-то из них показывает мне свое горло, я впиваюсь в него. В бою единственной причиной, побуждающей меня сохранять свою жизнь, является помощь моим боевым товарищам — помощь личным примером и правильным руководством. Без этой причины я просто наплевал бы на то, что может случиться со мной.