Жить кассирша хотела, но рот ее, помимо воли, начал открываться. Всем участникам сцены стало очевидно, что сейчас будут вопли.

– Заткни пасть, – за спинами кассирши и начкара возник крепкий мужчина с тяжелой челюстью и ежиком седых волос. Ни на школьного учителя, ни на доцента института он не походил ни капельки. – Живо внутрь, пока кишки не выпустил.

Они быстро забрались в «Уазик». Кассирша оказалась на переднем сидении, начкар сзади, зажатый с обоих сторон двумя грабителями, как кусок колбасы между ломтями хлеба в бутерброде. Седой выдернул начкаровский ТТ из кобуры и спрятал к себе в карман.

– Трогай, падло, – скомандовал он водителю. Михалыч вывел «Уазик» со стоянки, но не разгонялся, ожидая дальнейших распоряжений.

– Выруливай на набережную, – бросил Седой, – там – на мост Метро. Проходим Левобережную. За японской заправкой – левый поворот. На бульвар Перова. Оттуда выбираемся на Троещину. Это там, где новый район строят. Врубился?

– Аг-га…

– Проедешь через новостройки – и в село. За селом вам на выход. Включите мозги, – будете жить.

– А если милиция остановит? – кассирша обрела способность говорить. Она тяжело открывала и закрывала рот, словно рыба, выброшенная на берег.

– Так молись, чтоб не остановила, жиропа тупая, потому как первая пуля – твоя, – пообещал Седой. Толстуха решила, что вряд ли он шутит.

Они без проблем миновали авторынок на бульваре Перова, пересекли огромную строительную площадку, с которой началось возведение нового спального микрорайона Троещина и, наконец, въехали в одноименное село.

Повинуясь указаниям Седого, сразу за селом свернули с асфальта. «Уазик» затрясся по проселку. Справа и слева простирались чудесные заливные луга поймы Десны, усыпанные маленькими желтыми цветочками «Куриной слепоты». Или еще какими-то. То тут, то там местность прорезали каналы, заросшие кувшинками и камышом. Кваканье оттуда неслось оглушительное. Не кваканье, а лягушачья вакханалия. Вдалеке, прямо по носу, синела полоса высоких деревьев, обозначающая ближний, левый берег Десны.

Седой безошибочно указывал дорогу. Как будто имел в голове гирокомпас. Минут через десять достигли деревьев и скрылись в густой чаще. Попетляли между зарослями, обдирая борта машины ветками, пока не выбрались на поляну, окруженную плакучими ивами.

Пахло листвой и речной водой. За синей палаткой, разбитой на краю поляны, искрилась на солнце темная деснянская вода. Возле палатки были вкопаны в песок деревянный стол и скамейка. Неподалеку тлело обложенное обломками кирпича кострище. Над углями висел закопченный котелок, распространяя вокруг запах супа харчо. В общем, перед ними предстал обыкновенный лагерь туристов – придраться было просто не к чему.

Навстречу «уазику» вышли двое мужчин. Оба высокие, загорелые, с черными курчавыми шевелюрами. Оба одетые в шорты, изготовленные из старых «техасов». Их лица имели между собой достаточно много общего для того, чтобы без особого труда прийти к выводу – это братья. Старшему было лет под тридцать. Младшему – не более двадцати.

– Все тихо? – Седой высунул голову из «Уазика».

– Вокруг ни души, – уверенно ответил старший, – как у вас?

Оставив вопрос без ответа, Седой выпрыгнул из машины, пистолет с глушителем покачнулся в его руке, – Тренер?

Второй бандит выбрался наружу. В следующий момент Седой вскинул руку с пистолетом и послал две пули в затылки водителя и кассирши. Михалыч ткнулся головой в руль, кассирша повалилась к нему на колени. Стекла забрызгало кровью.

Начкар пробовал закричать, ничего не вышло. Третья пуля, посланная Седым, угодила ему в шею, перебив сонную артерию. Издав булькающий звук, начкар нырнул в проем между сиденьями. Его ноги продолжали двигаться, как у спортсмена, занимающегося спортивной ходьбой.

– Тренер, – голос Седого оставался совершенно спокойным. Тренер кивнул, шагнул к машине и последним выстрелом добил начкара. Все произошло так быстро и тихо, что птицы в ветвях окружавших поляну деревьев даже не встрепенулись. Птицы, как ни в чем не бывало, продолжали беззаботно щебетать, радуясь разгару лета.

– Доктор, тент, – скомандовал Седой. Кучерявые братья вытащили из-за палатки свернутую в рулон парусину.

Пока Тренер и оба брата укрывали парусиной «Уазик», как мертвеца саваном, Седой подхватил сумки инкассаторов и поволок их к воде. У самого берега покачивался на волнах большой серый катер. Десна ласково плескалась о его борта, то отпуская, то натягивая канат, которым катер был пришвартован к ближайшему прибрежному пню. Сбросив туфли и закатав штанины брюк выше колен, Седой загрузил сумки с деньгами в катер, а затем и сам перемахнул через борт. Старший из кучерявых, покончив с тентом, последовал за Седым.

– Тренер, – Седой привстал на сиденье, – перед тем, как топить машину, двадцать раз убедись, чтоб вокруг ни единого постороннего глаза. Отвечаешь головой. – Голос и интонации Седого были такими, что можно было не сомневаться, Тренер все сделает как надо.

Доктор запустил двигатель и «Амур»,[28]по мере набора скорости все выше подымаясь из воды, устремился вниз по течению.

Через пятнадцать минут Доктор и Седой миновали устье Десны. Десна растворилась в Днепре. Берега обеих рек тесно усыпали дачные домики, над водой неслись крики детишек, резвившихся на песочных пляжах. К свежевыкрашенному причалу пришвартовывался речной трамвай. Из старого корыта повалила такая большущая толпа горожан, что оставалось только удивляться, как это оно не затонуло по дороге. Движение по Днепру стало оживленным. Большинство моторок шло встречным курсом. «Прогрессы», «Крымы» и «Казанки», завывая подвесными «Вихрями», «Нептунами» и «Ветерками», кто на что горазд, ежеминутно разминались с «Амуром». Доктор отмахивал белым флажком, пока у него не занемела рука.

– Прямо какой-то исход, – сказал Доктор Седому. – Оно и понятно, – добавил Доктор, – время к обеду. Сегодня четверг. Пятницу прогулял, вот и полноценных три дня к отпуску вырисовываются, можно сказать, на ровном месте.

Седой нахмурил лоб, и Доктор решил не продолжать.

Доктор держал в районе пятидесяти километров в час, и «Амур» кидало на крутых волнах. Вода со скрежетом таранила днище, пенистые брызги разлетались в разные стороны. На подходе к городу катер обогнал колесный пароход, смотревшийся стопроцентным выходцем из эпохи Тома Сойера. Пароход, пыхтя, тянул за собой бесконечную змею земснаряда. Затем им попалась груженая гравием баржа. Баржа сидела в воде по самые кнехты, а перед носом толкала здоровенный пенный бурун. На протянутых по камбузу бельевых веревках сушились какие-то вещи, в том числе и детские. Видимо, капитан путешествовал с семьей, чем, впрочем, в те времена не рисковал никого удивить.

И, наконец справа поплыли живописные киевские холмы. Сразу за мостом Патона Доктор сбросил скорость. «Амур» развернулся носом к связанным между собой бонам, ограждающим акваторию лодочной стоянки РОП-4. Вся стоянка оказалась заполненной катерами и лодками, подрагивающими на речной зыби. Вокруг многих лодок бодро сновали люди.