Ее отвлекла Хелен.

— Каким нуворишем стал мистер Уилкокс! — сказала она. — Теперь он меня мало интересует. Однако он все-таки рассказал нам про «Порфирион». Давай, как только придем домой, напишем мистеру Басту и скажем, что ему надо немедленно уносить ноги.

— Да, это будет правильно. Давай.

— И пригласим его на чай.

Леонард принял приглашение на чай в следующую субботу. Но он был прав: визит был безнадежно испорчен.

— Сахар? — предложила Маргарет.

— Кекс? — предложила Хелен. — Большой кекс или эти маленькие вкусненькие плюшки? Боюсь, вы сочли наше письмо довольно странным, но мы вам все объясним — не такие уж мы странные, как может показаться, не такие уж ненормальные. Просто иногда нас переполняют эмоции.

В качестве дамского угодника Леонард отнюдь не блистал. Он не был итальянцем, и уж тем более французом, у кого светская болтовня и обходительность в крови. Его юмор был юмором кокни, не открывающим двери воображению, и Хелен невольно осеклась, услышав: «Чем больше дама желает сказать, тем лучше», — произнесенное весьма игриво.

— О да, — сказала она.

— Дамы придают блеск…

— Да, я знаю. Милые дамы — это настоящие лучи света. Позвольте передать вам тарелку.

— Вы довольны своей работой? — вмешалась в разговор Маргарет.

Теперь осекся Леонард. Он не допустит, чтобы эти женщины совали свой нос в его работу. Они были частью романтического, как и эта комната, в которую он наконец проник, с удивительными очертаниями человеческих фигур, колыхающимися на стенах, и даже этими чашками с тонкими краями, украшенными ягодами лесной земляники. Но он не допустит, чтобы романтическое вторглось в реальную жизнь. Потом придется чертовски дорого заплатить.

— Да, вполне, — ответил он.

— Вы работаете в «Порфирионе», не так ли?

— Да, именно так, — ответил он и добавил довольно обиженно: — Удивительно, как распространяются слухи.

— Что же тут удивительного? — спросила Хелен, которая не поняла хода его мыслей. — Это было написано крупными буквами на вашей визитной карточке, и если учесть, что мы написали вам туда, а вы ответили на бланке с адресом…

— Вы назвали бы «Порфирион» крупной страховой компанией? — продолжала свою мысль Маргарет.

— Зависит от того, что понимать под крупной.

— Под крупной компанией я подразумеваю солидное, надежное предприятие, обеспечивающее своим служащим неплохую карьеру.

— Не могу вам ответить — одни сказали бы так, другие иначе, — нервно произнес служащий. — Что касается меня… — Он покачал головой. — Я верю половине того, что слышу. Может, даже и меньше. Так спокойнее. Тем, которые самые умные, больше всех и достается, чему я часто бываю свидетелем. Осторожность никогда не помешает.

Он глотнул чаю и вытер усы. Вскоре они превратятся в такие, что вечно лезут в чашку; без сомнения, нет смысла их растить — одна возня, и к тому же немодно.

— Я согласна с вами, и поэтому мне бы хотелось знать: это солидная, надежная компания?

Леонард не имел об этом ни малейшего представления. Он знал, что происходит во вверенной ему части огромной махины, но и только. Он не хотел проявлять ни осведомленности, ни неведения, и в этих обстоятельствах самым безопасным было вновь покачать головой. Для него, как и для большинства британцев, «Порфирион» был компанией с рекламных плакатов — гигантом, изображенным в античном стиле, однако прилично задрапированным, который держит в одной руке горящий факел, а другой указует на собор Святого Павла и Виндзорский замок. Внизу обозначена внушительная сумма. А выводы делайте сами. Этот гигант требовал от Леонарда заниматься расчетами, писать письма, объяснять правила новым клиентам и повторять старым. Гиганту была присуща непоследовательность — это Леонард тоже знал. С показной расторопностью «Порфирион» заплатил бы за каминный коврик миссис Мант, но потихоньку уклонялся бы от выплат крупных сумм и сражался с недовольными в судах. Но его истинный бойцовский вес, его прошлое, его защита от других членов коммерческого Пантеона — все это было так же скрыто от простых смертных, как эскапады Зевса. Пока боги сильны, мы мало что о них знаем. И лишь в дни их падений в небеса бьет яркий луч света.

— Нам сказали, что «Порфириону» крышка, — выпалила Хелен, — и мы решили сообщить вам. Поэтому и написали.

— Один наш знакомый считает, что компании не хватает вторичного страхования, — сказала Маргарет.

Теперь Леонард знал, что ответить. Нужно заступиться за «Порфирион».

— Можете передать своему знакомому, — сказал он, — что он глубоко заблуждается.

— О, прекрасно!

Молодой человек слегка покраснел. В его кругах ошибиться значило подписать себе смертный приговор. А эти две сестрицы совсем не боялись ошибиться. Напротив, они были искренне рады, что их ввели в заблуждение. Пагубным для них было лишь зло.

— Так сказать, заблуждается, — исправился он.

— Что значит «так сказать»?

— То есть я бы не сказал, что он абсолютно прав.

Тут Леонард совершил явный промах.

— Стало быть, отчасти он все же прав, — сказала та, что постарше, быстрее молнии сообразив, что к чему.

Леонард ответил, что, если уж на то пошло, все люди бывают правы лишь отчасти.

— Мистер Баст, я не разбираюсь в бизнесе и осмелюсь предположить, что мои вопросы звучат глупо, но не могли бы вы мне пояснить, что делает предприятие надежным или ненадежным.

Леонард со вздохом откинулся на спинку стула.

— Наш знакомый, тоже человек дела, был совершенно уверен в крахе компании. Он сказал, что до Рождества…

— И посоветовал вам уносить оттуда ноги, — заключила Хелен. — Но я не понимаю, почему он должен знать больше, чем вы.

Леонард потер руки. Его подмывало сказать, что он вообще ничего не знает о компании. Но для этого он был слишком вымуштрован. Он не мог сказать, что компания ненадежна, потому что это означало бы раскрытие коммерческой тайны, но не мог и сказать, что она надежна, потому что это в той же мере означало бы раскрытие коммерческой тайны. Он попытался дать понять, что компания занимает промежуточное положение, с широкими возможностями движения в обоих направлениях, но замолчал при виде искреннего взгляда четырех глаз. Все-таки он едва отличал одну сестру от другой. Одна была более красивая и энергичная, однако сестры Шлегель до сих пор представляли для него сложное индийское божество, чьи размахивающие руки и противоречивые речи были продуктом деятельности одного сознания.

— Что ж, посмотрим, — произнес он и добавил: — Как сказал Ибсен, «всякое бывает».

Ему не терпелось поговорить о книгах и получить сполна все, что ему причитается, в этот романтический час. Но минуты убегали одна за другой, а дамы весьма неумело обсуждали вопросы вторичного страхования или восхваляли своего неизвестного знакомого.