– Не торопиться, – гавкала, пытаясь сдержать раздражение, когда очередной дурень нечто делал не так, – спокойно. Лучше чуть позже, чем впустую.

Даже опытные стрелки в сражении нервничали и допускали ошибки. К тому же без привычки сложно на глаз четко отмерить нужную порцию пороха. Кто сыпет больше половины, кто меньше. Опытный стрелок способен загнать в цель две пули в минуту. Но даже у них бывают осечки и неточные выстрелы, ничего не поделаешь. Сейчас важно, чтоб они были заняты делом, а если убьют хотя б десяток красномундирников, уже прекрасно. Чем меньше их останется, тем выше шанс отбиться.

Огонь! Огонь! Огонь!

– Гранаты! – орет рядом десятник-артиллерист.

Сюда доставили несколько десятков. Простейшая вещь. Кусок чугуна с ручкой. Весит фунт, а метнуть можно на сорок – шестьдесят футов в зависимости от силы. И от случайного падения не взорвется. Прежде чем кидать, нужно дернуть вытяжной шнурок с изрядной силой. Мало кто представляет, что происходит при этом. А проволочная терка, скрученная в спираль, при рывке распрямлялась и поджигала порох. Секунд пять, и взрыв, разносящий кусочки оболочки чугуна в разные стороны. При попадании в тело никому хорошо не станет. А таких летят сразу десятки. И сейчас они швыряют гранаты навстречу атакующим полулюдям, убивая и калеча.

– Огонь! – кричит Мира своим, когда красномундирники, несмотря на потери, все равно лезут на редут, переступая через трупы своих товарищей.

Последний жиденький залп позвучал уже буквально в упор и нанес врагу самые большие потери за все время атаки от данного подразделения. Ведь даже если дрожат руки, это уже не важно, когда подбегающие хватаются за короткие колья, вбитые на бруствере. Пуля из ее винтовки разнесла голову получеловека, а потом она бросила ружье и вытащила револьвер, держа двумя руками. Ее люди больше не нуждались в командах, отбиваясь прикладами и штыками, а она из-за их спин стреляла в красномундирников.

Очнувшись, какое-то время тупо смотрела в потолок, зияющий дырами. Потом резко села и невольно застонала, хватаясь руками за жутко заболевшую, а вдобавок кружащуюся голову. Пальцы наткнулись на повязку.

– Спокойно, – сказал смутно знакомый голос. – Не прыгай.

Она посмотрела на лежащего рядом на тонком матрасе, набитом травой, и не смогла вспомнить, кто он. Но ощущение, что видела, и совсем недавно. Выбритый до гладкости череп, прямой рот, насмешливые темные глаза и остатки легионерской рубахи. Шаровары исчезли, видимо когда ногу резали, повязка в крови. Прикрыт легкой тканью. Точно такую же сбросила с себя, когда поднялась.

– Меня помыли, – сказал с ухмылкой.

– Десятник! – вскрикнула Мира, отчего в голове нехорошо загудело. Действительно, если мысленно заляпать ему лицо грязью и пороховой гарью, то сроду не признать, а голос не изменить. – Извини, не помню имя.

– А я представлялся? Кажись, не до того было. Керман.

– А как, – после тяжкого раздумья спросила, – сюда попали?

– Так лечат, – удивился он. – Мне грудь продырявили, аж воздухом раздуло. Думал, лопну. Хотя вру. Ничего уже не думал, загибался. Зашили. Только сказали, чтоб лежал и не напрягался, если повторения не хочу.

– Отлить надо, – сказала Мира. В легионе таких вещей не стесняются, но ей вечно приходилось бегать дальше остальных.

Попыталась подняться и тут же села. В голове гудел колокол, и сил совсем не было. Хорошо прямо у стенки лежит, можно опереться.

– Сиди, – сказал десятник и громко крикнул: – Вестовой, подь сюда быстро! Ну где ты там! – Обернулся к Мире. – Тебе ходить нельзя. Упадешь по дороге. Не будь шлема на голове, проломили б череп, а так легко отделалась.

Через пару минут прискакал Лукен. Левая рука на повязке висит, сам исхудал, будто неделю не ел. Такие штуки она знала без подсказки. Ему крепко досталось, и жрица лечила магией, попутно забирая силы. Все лучше, чем остаться без руки.

– О, – радостно улыбнулся приятель, – очухалась!

– Горшок тащи, – сказал десятник.

– Понял, – согласился Лукен, – исполняю.

– Все-таки отбились? – неуверенно сказала Мира, когда Лукен убежал.

– Пришел император со вторым легионом и армией местных, ударил здешним рабовладельцам в спину очень вовремя. Они побежали, а там ручей после дождей сильно поднялся. Болото получилось. И их прямо на берегу в воде и вырезали, кто не утоп. Немногие удрали. Говорят, крови было столько, что ниже по течению уровень поднялся, и мельница до сих пор крутит колесо. Врут, поди.

– Вот, – протянул горшок вернувшийся Лукен. – Да нормально, – поймал взгляд девочки, – он специально с широкими краями.

– Мы отвернемся, – сказал десятник, стукнув его по ноге, чтоб заткнулся.

Ну да. Они-то, может, и не станут смотреть, только по соседству еще с две дюжины, и не все без сознания. Однако терпеть дальше было невмочь, взгромоздилась на сосуд, держась за стенку, чтоб не свалиться со всем содержимым. Вот весело было б всем, кроме нее.

– Наши как? – спросила.

– Нет больше никого, – помолчав, глухо сказал Лукен. – Все погибли, кроме нас двоих. Но, – оживляясь, – они у Престола Всевышнего нынче как павшие за веру. Ты здорово придумала, когда Юлия попросила. Обидно ж не попасть к товарищам после всего.

– Единый милосерден, – заявил десятник сердито. – Все легионеры получат возможность предстать перед Ним. Парни не виноваты, что по возрасту или от отсутствия диакона очиститься не могли. Главное, за что сражались.

– Все равно лучше правильно, по обряду, – упрямо возразил Лукен.

– Я прилягу, – пробормотала Мира.

– Да-да, отдыхай. Горшок вынесу. И зовите меня, ежели надо чего.

На этот раз она проснулась, прекрасно соображая, где и почему находится. Но сознательно глаза открывать не стала. Рядом негромко разговаривали, явно не для чужих ушей. Может, потому и насторожилась.

– Нельзя бесконечно почивать на прошлых заслугах, – говорила Малха. Ее голос Мира признает и со сна. – Нужно все время доказывать свою состоятельность. Я ошиблась и потеряла легион. Значит, правильно будет отправить меня на незначительную должность. Управлять паршивым городишком, например.

– Какая чушь, – с отвращением произнес отец. – Я б мог сказать, твое дело выполнять приказы. Переговоры и стратегия по моей части. На самом деле все гораздо проще. Нет вечно побеждающих. Важно выиграть кампанию, а не битву. И мы уже победили. Фактически на Сицилии не осталось никого, способного противостоять. Да, за стенами еще могут сидеть, но в поле они уже выйти не посмеют. Да и некому. Вы стояли до конца, дав возможность подойти и уничтожить врага. Это подвиг. И я собираюсь наградить всех сразу. Не деньгами. Что касается тебя… Два процента людей – думают, трем – кажется, что они думают, а остальные лучше умрут, чем поставят под сомнение затверженную в детстве истину. Ты мне нужна не потому, что я знаю – могу тебе доверять. Ты сумела понять, что я пытался донести о тактике новых войск. Причем лучше меня сообразила. Ты на своем месте и восстановишь мне первый легион лучше прежнего. И будешь командовать всеми легионами. Потому что на той стороне не дураки, они способны увидеть, как повторить прорыв. Значит, правоверным нужна одна глупая баба, которая сумеет переиграть и этих. А если нет, станешь плакаться и жаловаться на жизнь, вот тогда и подумаю над отправкой в пустыню для ловли мелких шаек. Надеюсь, ясно выразился и возвращаться к разговору не потребуется.