Он в очередной раз опробовал заточку на ногте – на совесть отточенное лезвие легко, почти без нажима срезало тончайшую стружечку. Честно говоря, и предыдущая проба была вполне удовлетворительна, но Паша продолжал точить тесак последние две-три минуты лишь для того, чтобы оттянуть момент, когда его придется пустить в ход.

Теперь надо позвонить насчет машины, потом подумать про тару и упаковку, потом… Он поймал себя на том, что придумывает новые и новые предлоги, чтобы не идти в ванную, чтобы не начинать… Разозлился, подхватил инструменты, пошел. От кухни до ванной каких-то восемь шагов, но он делал каждый следующий медленнее, чем предыдущий. С радостным облегчением вспомнил: нужен фартук или халат! К сожалению, долго искать спецодежду не пришлось…

Затем он неторопливо размышлял о необходимых размерах фрагментов. Затем – о местах разрезов и распилов. Все решил и продумал, пора, нечего оттягивать, кто-то и где-то наверняка уже заметил отсутствие Лющенко, время работает против Паши… Он всматривался в мертвое лицо – и накручивал себя, вспоминая, как кривились губы гадины, когда…

2

…Когда она прошипела:

– Пло-х-х-х-хой мальчиш-ш-ш-ш-ка…

Разговор имел место минувшим вечером, на Пашиной кухне. Началось все безобидно. Лющенко сказала, что в воскресенье к ней заедут родители – повидаться, поговорить… И пригласила Пашу принять участие в семейном ужине. Он отказался – возможно, резче, чем следовало. Но решение к тому моменту созрело: порвать раз и навсегда с Лющенко и предпринять все возможное для восстановления семьи.

Это был не первый его отказ – пару раз за минувшие дни она уже приглашала Шикунова к себе, побыть вдвоем. У него находились предлоги, чтобы отклонить приглашение. Не надуманные – он устроился наконец на подходящую работу, начальником отдела в небольшую, но бурно растущую фирму. Оформился буквально за три дня до ухода Ларисы, и с головой ушел в проблемы налаживания производства и сбыта, пытаясь этим заполнить звенящую пустоту.

Помогало.

Днем – а рабочий день затягивался у Шикунова до позднего вечера – боль потери притуплялась. А вечером наготове была Лющенко – как таблетка-антидепрессант. Но идти к ней домой отчего-то не хотелось. Казалось: тут какой-то рубеж, какая-то граница. Одно дело – она приходит к нему. Совсем другое – он к ней.

Но вчера вечером отговорки, касающиеся работы, пригодиться не могли – предстоял уик-энд. Да и вообще пришла пора расставить точки над «i».

Паша расставил: сказал ей прямо, что не видит смысла в развитии отношений. И в затягивании – не видит. Поскольку люди они разные, и даже поговорить им толком не о чем: ну вовсе не интересно ему слушать, какие у Лющенко были шикарные кавалеры на «Вольво» и «Мерседесах», как они делали ей дорогие подарки, возили по клубам и ресторанам, но все получили от ворот поворот, ибо по тем или иным причинам не оказались достойны своей избранницы.

Шикунов не преувеличивал. Других тем для разговора у Лющенко не имелось. Вообще. Последнюю книгу она прочитала лет десять назад, с друзьями-подругами не общалась за их отсутствием. Если же ей доводилось выезжать за пределы Питера, то все впечатления, которыми Лющенко была способна поделиться, сводились к сценарию очередного эпизода бесконечного любовного сериала – в декорациях Прибалтики или Крыма.

Возможно, позиция Паши – попользоваться женщиной как таблеткой от стресса и выбросить по истечении надобности – не блистала благородством. Но дальнейшие события показали, что благородство с Лющенко – дело ненужное, глупое и даже опасное.

– Пло-х-х-х-хой мальчиш-ш-ш-ш-ка… – прошипела она, мгновенно сбросив все маски. И стала тем, кем и была все эти годы – расчетливой стервой-падальщицей.

Паша разозлился.

– Замуж невтерпеж? – поинтересовался он, стараясь произносить слова холодно и равнодушно.

И с трудом увернулся от выплеснутого в лицо обжигающего кофе. Не совсем удачно увернулся – несколько горячих капель попали на шею и щеку. Вместе с болью он, как ни странно, почувствовал облегчение. Нынешняя Лющенко – до сегодняшнего вечера – была какая-то неправильная. Но теперь все встало на свои места.

– Импотент сраный! – выплюнула Лющенко. Ухватила за край скатерть – и смахнула на пол со всем, что на ней имелось. Взгляд стервы скользнул по кухне – явно в поисках новых объектов для разрушения.

Паша оказался на ногах. Сказал со спокойным удовлетворением:

– Или ты уйдешь сама, собрав вещи. Или – выкручу руку и отволоку к двери. Потом вышибу пинком по заднице. А шмотки будешь подбирать под балконом. Выбирай.

Это стало ошибкой. Надо было сразу выкручивать руку.

– Думаешь, твоя краля вернется? Размечтался… – резанула по живому Лющенко. – Она сейчас с Машкой Гусевой спит, чтоб ты знал. И это ей куда больше нравится, чем твои импотентные потуги!

Про Машу Гусеву он знал. Надеялся, что это мимолетное увлечение Ларисы было лишь призвано заставить Пашку остановиться, задуматься, пересмотреть отношение к семье и жизни. И он остановился, задумался, пересмотрел. Но Лющенко… Ей-то как стало…

– Откуда… – начал Паша.

– Ты идиот, Ш-ш-шикуноф-ф-ф… Слепой, как крот. И с членом такой же длины. Мы с Машкой работаем в одной фирме. И если женщина не желает изменять мужу с мужчинами, никто лучше…

Дальше он не слушал. Все ясно и понятно. Его семейная катастрофа вовсе не стала сцеплением нелепых случайностей, но работой стервозной интриганки. Нет, огонек тлел и до ее появления на горизонте, однако вовсе не грозил обернуться большим пожаром. Лющенко же щедро плеснула пару ведер бензина.

Шикунов с трудом подавил острейшее желание: вмазать суке со всего размаха по лицу, чтоб рухнула на пол, и бить, бить, бить ногами…

Не стоит. Она и без того проиграла. Просчиталась в главном – Паша на ее удочку не попался. Почти заглотил крючок, но в последний момент выплюнул. Значит, и ее домыслам о серьезности отношений Ларисы и Маши Гусевой нечего верить.

Он разогнул пальцы, уже сжавшиеся в кулаки. Сказал коротко и, как ему казалось, с ледяным спокойствием:

– Уходи.

– Х-х-хорош-ш-ш-шо, Ш-ш-ш-шикуноф-ф-ф-ф-ф… – зашипела Лющенко вовсе уж по-змеиному. – Я уйду…

Она двинулась якобы в сторону прихожей, Паша посторонился, давая дорогу, и… И, наверное, подсознательно он ждал чего-либо подобного. Каким-то чудом сумел уклониться от ее руки – острые когти прошли в считаных миллиметрах от Пашиного лица. Тут же мысок туфли ударил Шикунова по ноге – по голени, по кости, прикрытой лишь кожей.

О-у-у-у!!! Больно-о-о!

Паша отреагировал рефлекторно. От души врезал Лющенко по скуле. Она отлетела, не устояла на ногах. Падая, ударилась виском об угол плиты. Шикунову показалось: вскользь, несильно. Однако, упав, осталась лежать неподвижно. Он подумал, что гадина притворяется, что стоит нагнуться над ней – снова пустит в ход когти…