– Бессонница?

Я напряглась, раздумывая, стоит ли мне прогнать незваного гостя или поблагодарить за то, что он своим присутствием избавляет меня от ночных страхов. Лучшим ответом в этой ситуации я посчитала молчание.

– А хочешь, сказку расскажу? – прошептал голос а рука, удерживающая в плену мою кисть, не позволила мне оглянуться. Как будто мне было недостаточно голоса, чтобы узнать того, кто решил составить мне компанию этой ночью.

– Сказку? – я слепо улыбнулась темноте, вспоминая, как часто я произносила эту фразу в своей прошлой жизни. – О прекрасных принцессах и злобных драконах?

– Я мог бы рассказать тебе что-нибудь о прекрасной принцессе, которая влюбилась в ужасного дракона, например, – согласились за моей спиной, – Но эту историю ты, наверное, уже знаешь…

– Прекрасные принцессы, как правило, влюбляются в отважных рыцарей, – исправила я.

– Вот видишь, я совсем ничего не понимаю в принцессах. Да и рыцарь из меня… – он тихонько рассмеялся, обжигая моё ухо близким дыханием. – Зато мою сказку тебе точно не приходилось слышать ранее… Рассказать?

– Да, – я кивнула и почувствовала, как длинные пальцы обхватили моё запястье, потирая место, под которым прятался беспокойный пульс.

– Ну, слушай, маленькая колибри. И не говори, что не слышала. За высокими горами, за широкими реками, посреди мрачного дикого леса жил-был дикий-предикий человек. По утрам на маленькой кухне он варил чёрный, как дёготь, кофе и в синей фарфоровой чашечке носил его в светлую спальню, где в широкой кровати спала его прекрасная дикая жена. Их маленький дикий сын почти каждое утро врывался в родительскую опочивальню, дико крича о том, что он страшный пират и требовал громким голосом отдать ему на выбор кошелёк или жизнь…

Голос замолчал, подбирая слова, а я поняла, что ни при каких условиях не хочу слушать продолжение сказки.

– Рассказывать дальше?

– Да, – прошептала я, проклиная себя за бесхребетность.

– «Кошелёк или жизнь!» – кричал маленький дикий мальчик и уточнял, чтобы ни у кого не возникло сомнений, нещадно картавя и веселя своих диких родителей: «Я разбойник с большой дороги, страшный и кошмарный Рыхг!» Дикий мальчик был слишком мал и слишком дик, чтобы знать о том, что страшные разбойники с большой дороги на самом деле не оповещают заранее о своих намерениях. Они приходят незваными, когда солнце лишь планирует подняться над лесом. Врываются в дом, всё круша на своём пути, вламываются в родительскую спальню и, схватив за волосы дикую маму дикого мальчика…

– Не надо! – выдохнула я. – Пожалуйста, это…

– Думаешь, это не та история, которая поможет тебе избавиться от кошмаров, да, маленькая птичка? – я спиной чувствовала, как тяжело стучит сердце парня, а он всё поглаживал мой беснующийся пульс. – Я знаю, что не поможет, – парень вздохнул с сожалением. – Но нехорошо оставлять историю недосказанной, ведь так?

– Так…

Тёплые пальцы оставили моё запястье и, прокравшись вверх по моей руке, затаились у кромки волос, за ухом.

– Когда страшные разбойники уходили из разграбленного дома, дикий мальчик выскочил на них, размахивая своим деревянным мечом. Он не требовал кошелёк, он вообще ничего не сказал, мечтая лишь об одном: пронзить чёрное сердце того, кто заставил плакать его мать. «Каков зверёныш!» – восхитился один из разбойников и без труда схватил мальчишку за шиворот. «Убей его!» – брезгливо посоветовал второй, вытирая окровавленный нож о мёртвое тело дикого папы. «Ещё чего! – возмутился первый. – Зачем портить такой ценный трофей. Живым он принесёт гораздо больше пользы…» Убийцы думали, что дикий мальчик был слишком мал, чтобы запомнить лица своих обидчиков, но он запомнил. Они думали, что он не сможет долго держать в своей памяти воспоминания о двух диких людях, которые называли себя папой и мамой, но он держал. Каждое утро, много недель подряд он просыпался, мечтая об аромате чёрного, как дёготь, кофе. Выходил на улицу и заглядывал в лицо каждому встречному, надеясь найти светлые глаза своего врага. Одна мысль грела его и не давала умереть: рано или поздно разбойник с большой дороги приедет сюда, в это страшное место, где мальчик жил теперь вместе с другими детьми. Он приедет, потому что разбойники кормили маленькими мальчиками своих страшных драконов.

Я поняла, что не могу больше лежать безучастно и, не без труда преодолев сопротивление удерживающей меня руки, повернулась на другой бок, чтобы заглянуть в темноту Северовских глаз.

– Не поняла метафору про драконов, – растерянно призналась я. – Драконов не существует.

– Не в придуманных историях, – Север растянул губы в натянутой улыбке. – Это же только сказка на ночь для девочки, которая не может уснуть. Не нужно искать скрытый смысл в моих словах… Прости, – парень выдохнул, по-прежнему кривя губы в странной ухмылочке, – по-моему, я пьян.

Я рассматривала его лицо молча, настойчиво, недовольно, пока он не сдался, протяжно выдохнув. Не прижался лбом к моему плечу, не заговорил снова, уже не пытаясь делать вид, что всё это только дурацкая сказочка:

– Не забывай о том, что маленький мальчик был диким мальчиком. А фобы, платформенные или мобильные, не видел даже на картинках. Поэтому не стоит удивляться, что они казались ему страшными драконами, пожирающими маленьких детей.

– Почему пожирающими? – снова не поняла я.

– Потому что ни один из малышей после полёта не возвращался, – прошептал Север. – Дикие люди очень быстро научились побеждать в этой навязанной им войне. Надо было просто убить дракона, пока он в небе, не дать ему приземлиться.

– Не понимаю, – повторила я.

– Молчи и слушай, птичка, – в голосе Севера явно послышалось недовольство, и я испугалась, что он вообще больше ничего не скажет. – Я и так уже жалею, что начал этот разговор… А всё Зверь со своей заначкой. Ну её к черту, эту сказку, что-то я вдруг стал туго соображать… На чём я остановился?

– На драконах, – тихонько ответила я.

– Да… Знаешь, птичка, дикие всегда в жизни больше всего ценили и ценят жизнь. Единственный бог, в которого они когда-либо верили и верят – это бессмертие. Именно поэтому они никогда не воюют с детьми. Свои ли, чужие – им, в принципе, всё равно. Тогда разбойники использовали только диких. Поэтому мальчика и оставили в живых.

Сумбурный и не вполне трезвый рассказ парня рождал во мне миллионы вопросов, которые я с трудом удерживала в себе.

– Когда дикая война ещё только-только начинала набирать обороты, разбойники с большой дороги придумали привязывать к животу своих драконов маленьких дикарей, уверенные, что эта мера предосторожности позволит им долететь до точки назначения и при этом…

Я всхлипнула.

– Ты что, плачешь? – Северов удивлённо замолчал и недоверчиво посмотрел на меня. – Оля, Ты чего? Корпус всегда был в авангарде, ты же знала… Мы просто щит, который научился выживать…

Локтем закрылась от него, мечтая выжечь из своего мозга картинку, на которой маленького Арсения Северова привязывали к днищу платформенного фоба. Я прекрасно поняла, почему именно к днищу: потому что непосредственно там находилось единственное действительно уязвимое место этого транспортного средства. Прямо там, под крышкой, которой закрывался бак с топливом. Я поняла, почему в этих целях использовались маленькие дети: потому что большой там бы не поместился, его элементарно размазало бы по рельсам. А ещё я подумала: неужели именно с этой целью страховочный корпус делался прозрачным.