Так вот оно что. Вот что ее держит. Как дети малые, ей-Богу. Ведь взрослые же люди, детей вырастили, на ноги поставили, а со своей жизнью разобраться не могут. Все считают, что кому-то что-то должны.

— Ариш…

— Нет, Коля, даже не начинай, я не могу, еще ветрянка эта, будь она неладна.

— Ариш, у тебя взрослая дочь, да и Егор на что? Выходит он твою Ксюшу, ну чего ты молодым мешать будешь, Арин.

Она его слушает, а смотрит на меня. Пристально так, внимательно. Словно прочесть пытается, а мне под ее взглядом как-то некомфортно становится.

— Все продумал, да? — выдает наконец и усмехается, как-то по-доброму.

Я молчу, только плечами пожимаю. А что я могу сказать? Права она. Продумал. И сейчас, глядя на нее, я понимаю, что она согласится, обязательно согласится. Потому что не хуже меня понимает, что так правильно будет. Вообще мать у Ксюши женщина умная очень. Мне с ней достаточно тесно удалось пообщаться, чтобы выводы определенные сделать.

— Не по-людски это как-то, когда дочь больная, оставлять ее, — вздыхает тяжело.

— Арина Викторовна, мы с вами оба прекрасно знаем, что у Ксюши вполне себе легкая форма, да и в случае чего, врача я вызвать в состоянии. Ну вы же понимаете, что для всех так лучше будет.

Понимаю, что она сейчас осуждения дочери боится. Боится, что не поймет, и этот страх ее тормозит, не дает принять окончательное решение.

— Все нормально будет, но пока вы здесь, она так и будет при каждом шорохе дергаться.

— Дожила, мальчишка наглый из собственной квартиры гонит.

— Так я ж во благо, — улыбаюсь, когда он встает с пуфика, — Ксюша только рада будет, я уверен.

— Уверен он, — вздыхает, смотрит на притихшего деда. — Ну хорошо, Ксюше ты как объяснять мое отсутствие будешь?

— Я?

— А кто? Она спит, будить я ее не собираюсь.

— Да она и не заметит его, — отшучиваюсь, понимая, что она сдалась, — нормально все будет.

— Все, Ариш, давай-ка вещи собирать, нечего время тянуть, — последнее слово дед оставляет за собой.

Я когда все это затевал, как-то не думал даже, что настолько все просто будет. Думал, попотеть придется, а тут… И чего кота за хвост тянули? Вот верно говорят, что менталитет у нас такой — гордые, пока, сука, под жопу не дашь, ни черта делать не будем. И ведь это во всем так работает, даже вот в таких мелочах.

На сборы у Арины Викторовны уходит не больше получаса. Вообще, я понимаю, конечно, что согласилась она скорее из-за нас с Ксюшей, и за это я ей благодарен. За возможность эту, за понимание, за доверие в конце концов. Ведь со мной она оставляет самое дорогое, что у нее есть. Вот так просто, поверив мне на слово. Удивительно, но она, наверное, единственный человек, так просто и без лишних слов принявший на веру всю серьезность моего отношения к ее дочери.

И последняя фраза, произнесенная матерью Ксюши, лишний раз подтверждает мои догадки.

— Постарайся оправдать мое доверие, Егор, не разочаруй меня, — похлопав меня по плечу и тяжело вздохнув, она выходит из квартиры вслед за дедом, а я, закрыв дверь, иду к своей Александровне, морально готовясь к предстоящему разговору.

Вхожу в комнату, подхожу к спящей на кровати Ксюши и улыбаюсь, потому что складывается все как нельзя лучше.

Егор

— Привет, — просыпается, смешно морща носик, когда я сажусь на край кровати, прогиная под собой мягкий матрац.

Не собирался ее будить, просто хотел посмотреть на спящую Александровну, красивую до ужаса, даже с этими зелеными пятнами на лице, она очаровательная. Мой личный наркотик, помутнение. Я ведь даже объяснить не могу, чем она меня привлекла тогда, в первый день нашего знакомства. Строгая училка, — такой ей хотелось казаться. И как же мило она смущалась, как розовели пухлые щеки и расширялись полные удивления глаза. Год, целый год прошел с тех пор, как я читал ей Есенина, с того дня, когда, перегнув, мчался за ней в женский туалет, где впервые ее поцеловав, отхватил по роже, а потом стоял посреди туалета и улыбался, как дебил.

И теперь, спустя потерянный год, она моя, наконец моя, без всяких «но» и «неправильно». Потому что правильно, только так правильно, и только так должно быть. Я же погряз в ней просто, в первый же день потерял голову, распрощавшись с потекшей крышей, а сейчас смотрю я на свою Александровну, устремившую на меня свой небесно-синий взгляд, и понимаю, что ни черта не жалею. На кой хрен мне здравый смысл, если рядом не будет ее?

— Ты давно здесь? — она приподнимается на локтях, откидывает в сторону одеяло, и принимает полусидящее положение.

— Только пришел, — улыбаюсь, придвигаюсь ближе к ней, и наклонившись, целую в губы. Черт, как же я скучал.

Один день, я не видел и не целовал ее всего один чертов день, а ощущение, словно целую вечность. Как? Как мне от нее оторваться, нереально же, невозможно просто, сверхъестественно. Когда она такая податливая, когда не сопротивляется, сама меня руками обхватывает, к себе притягивает и отвечает со всей страстью и желанием, когда маленькие, тонкие пальчики зарываются в волосы, щекоча кожу головы, когда губы сладкие двигаются в такт моим. И как тут противиться? Как продолжать держать себя в руках, когда животное, первобытное желание сорвать с нее ночнушку, и залюбить до потери сознания, достигает своего апогея.

Хочу ее. Хочу. Хочу.

Со стоном, даже с рыком, вгрызаюсь в ее губы, резко дергаю за бедра вниз вынуждая принять лежачее положение и нависаю сверху, не прекращая целовать. Руки сами тянутся к краю ночнушки, и вверх по бедрам. Блядь. Я же возьму ее, просто возьму здесь и сейчас.

— Егор…мама, — выдыхает, видимо, еще не успев полностью потерять контроль, и мне не позволяя.

Тяжело дыша, отстраняюсь, смотрю на раскрасневшуюся Александровну, и кайфую от того, как действую на нее, как вздымается полная грудь, как малышка облизывает губы, глядя мне в глаза и пытаясь отдышаться. И от взгляда ее, подернутого дымкой возбуждения, просто крышу сносит и кроет, так кроет, что я едва сдерживаюсь, уговаривая себя не набрасываться на свою добычу долгожданную.

— Ее нет, Ксюш, — улыбаюсь, наблюдая за ее реакцией.

— В каком…в ка… слезь с меня, — упирается ладонями в мою грудь, отталкивает от себя. Она такая милая, когда теряется, ну разве был у меня шанс перед ней устоять? Разве мог я в нее не вляпаться?

— В прямом, Ксюш, я прямом, переехала Арина Викторовна, собрала вещи и переехала, — понимаю, конечно, что не так разговор этот начинать нужно было, совсем не так, но не могу, просто не могу отказать себе в удовольствии подразнить свою девочку.

Ксюша-Ксюша, ты же даже не понимаешь, как действуешь на меня, малышка. Я же дурной с тобой становлюсь совершенно. И думаю, думаю о тебе постоянно, каждую, мать ее, долбанную секунду.