Хотя и сам не мог бы сказать кем.

Пятилетним ребенком?

43

Сабина много раз таскала меня в Санта-Монику, одно из немногих мест в Лос-Анджелесе, где можно было прогуляться вдоль моря, послушать уличных музыкантов, заглянуть в книжный магазин, взять напрокат фильм. Променад привлекал туристов, особенно европейцев; это место, единственное в Лос-Анджелесе, напоминало им нормальный город.

— Почему ты поселилась здесь? — спросил я Сабину. — В этом ни на что не похожем городе, где нормально выглядит, кажется, одна улица?

— Не знаю. Может быть, как раз поэтому. И этот свет. В Европе темнее, а здесь всегда каникулы. Здесь совсем нет времен года. Погода почти не меняется — всегда ясно и солнечно. Но я не собиралась здесь остаться. Я просто забыла уехать. Тут время совсем не движется. Я не всегда отдаю себе отчет, что так долго здесь нахожусь.

— Почему так приятно не замечать времени?

— Потому что нет примера для подражания, нет истории. Здесь простор и дикость, здесь можно исчезнуть. И время меня не тревожит.

Проведя неделю в Лос-Анджелесе, я это понял. Голландия превратилась для меня в маленькое темное пятнышко во Вселенной. А голоса тех, кто остался на родине, приобрели смешной, как у героев мультфильмов, акцент.

Пространство обернулось временем, время — пространством.

К тридцатому декабря у меня пропало желание торопиться. В сознании стали неясно вырисовываться новые возможности. Можно сказать, постепенно, но отчетливо развивалось неприятие того мира, который ждал меня дома; никогда он не выглядел таким абстрактным, как теперь. Моя темная, бессмысленная, мертвая жизнь. Только родители маячили в сумраке, одинокие хрупкие куклы, тщетно пытающиеся привлечь мое внимание.

А что, если остаться здесь? Forever?[41]Когда я впервые сказал об этом Сабине, она мне не поверила. Мы обсуждали это минут пять. Она засмеялась, чуть-чуть сердито — или испуганно, словно мой отказ понравился бы ей больше, чем мое согласие остаться.

Но разговор пришлось прервать, потому что позвонил Сэм.

44

Он говорил возбужденно, без свойственной ему иронии. Спросил, не у меня ли Сабина, но почему-то не стал звать ее к телефону. Казалось, он не удивился, скорее обрадовался, застав ее у меня.

Случилось несчастье, сказал он. Анна попала в больницу.

Это началось сразу после Рождества: она стала все забывать, бродила с отсутствующим видом. Несколько раз чуть не упала, — он говорил потерянно, словно извиняясь, как будто это он был виноват в том, что утром, занимаясь йогой, она упала в обморок. Когда она пришла в себя, то не могла говорить. Доктор почти уверен, что с ней случился удар, а может быть, и не один. Пока не известно, насколько это серьезно. И заговорит ли она когда-либо.

Сабина выхватила телефон у меня из рук.

— Сэм, мы к тебе сейчас приедем, — крикнула она.

Мне было слышно, как он ответил:

— Нет. Я в больнице. Лучше не надо. Приходите вечером, если хотите. Я буду здесь весь день, а вечером выйду пообедать. Дай мне Макса…

Я взял трубку.

— Макс, я только что сказал Сабине, чтобы вы приходили вечером. Доктор считает… Она ведь поправится, как ты думаешь? Не все же умирают от удара?

— Что думает доктор?

— Что с ней это может случиться еще раз, что если это произойдет сегодня ночью…

— Не надо об этом думать, Сэм. Не факт, что это случится, он только предполагает. Он сказал то, что должен был сказать. Эти врачи! Ты должен верить — Анна сильная женщина, это сразу видно… Держись. Речь может вернуться, ты знаешь об этом? Ты уверен, что нам лучше не приезжать сейчас?

— Нет, нет… Вечером, пожалуйста… Я должен вам кое-что отдать. Знаешь, Анна была так рада с тобой познакомиться. Она сказала: мне показалось, как будто это ты в молодости, такой прелестный, тонко чувствующий… до того, как ты… Боже мой, Макс, знаешь, она все эти годы была мне опорой. Без нее… Сорок лет!

— Дай мне его на минутку, Господи, Макс… — Сабина выхватила трубку из моих рук. — Сэм, все будет хорошо, слышишь? Что? — Ее глаза расширились. — О’кей… — Она снова отдала мне трубку: — Он хочет тебе еще что-то сказать. — Сабина села на диван и уставилась в пространство.

— Макс, а ты сможешь заказать для нас столик в ресторане? Где-нибудь рядом с больницей, на Третьей улице. Я смогу быстро туда добраться. Мне дали пейджер. В восемь, ладно?

Он отключился.

— Что он сказал?

— Я должен заказать столик в ресторане для нас троих. Недалеко от больницы.

— Ресторан? Он хочет идти в ресторан? Почему он меня не попросил?

— Из ресторана на Третьей улице он сможет быстро вернуться в больницу. Он хотел нам что-то отдать.

— Как он? Почему он все время говорил с тобой? Он ничего не хотел мне рассказать?

— Не знаю, Сабина. Может быть, почувствовал себя в конце концов виноватым. Оставь ему его печали, у тебя теперь есть я.

Она задумалась, казалось не слушая меня.

— А она может когда-нибудь поправиться, после удара?

— Некоторые поправляются.

— Макс?

— Да?

— Я никогда не оставлю Сэма в беде. Даже если он со мной не захочет разговаривать.

— Почему? — Я почувствовал приближение истерики.

И пугающая мысль пришла мне в голову. Что это за тайна, страшная тайна, которую мне нельзя знать? Я торопливо пытался найти хоть какую-то логику: Сабина узнала, что тот, кого она считала отцом, не отец ей. Поехала к человеку, который ей отец… А его жена возненавидела «ненастоящую» дочь… Но почему? И почему она мне этого не может рассказать? Нет, тут что-то другое.

Но зачем тогда все эти gêne, прыжки и гримасы? Я попробовал еще раз. Что, если она ему не сразу сказала, что она его дочь? А он уже был в нее влюблен? Он до сих пор в нее влюблен, это заметно.

Тогда это греческая трагедия, полная драматической двусмысленности, ответственность за которую ложится на рассказчика.

— Ты когда-нибудь хотела жить с ним вместе? Как муж и жена?

Ее глаза расширились.

— С чего ты взял? С Сэмом? Он невротик, не переносит несовершенства и импровизации, ему нужен порядок во всем, еда должна подаваться вовремя… У него всегда были шофер и экономка. Плюс жена — как часть этого. Я совсем не хотела такой жизни! Никогда. Все было хорошо так, как оно было. А что?

— Но…

— Что ты хочешь знать, Макс? Да, он мне нравился и нравится. Он быстро соображает. Талантлив. Умен. Когда я его встретила, у него была еще и огромная власть: он руководил самой влиятельной студией Голливуда. Он мне помогал во всем… Я его люблю, это не запрещено? И он меня любит.