— Поехали, взводный вызывает.

Серега с Пипком запрыгнули в БМПшку и укатили, а мы залезли на броню и стали ждать выдвижения. Через полчаса колонна выдвинулась, а мы, раскумаренные вином, курнули еще косяк и, поев винограда, завалились отдыхать в десантный отсек. Дело шло к вечеру, и надо было быстрее проследовать горы и выехать к иранской границе, а то ночью катить среди гор — процедура не из приятных.

Ну что ж, отдохнули мы у сарбосов неплохо, хоть мало, но все-таки лучше, чем ничего.

Я открыл глаза: напротив моего лица под защитным плафоном горела лампочка, равномерно гудели двигатели БТРа, я лежа смотрел на плафон, машина шла мягко — наверное, двигались по песку, было немного прохладно, но это даже хорошо, а то жара за целый день уже надоела. Приятно было смотреть на сине-зеленый свет. Я представил себя в космическом корабле, мы летим по галактике, а впереди бесконечная голубизна космоса, и хотелось, чтоб это состояние продолжалось, как можно дольше. Глаза мои снова закрылись, и я стал погружаться в сон, продолжая представлять себя в космосе. Я бы, может, еще некоторое время подремал, но где-то рядом раздалась короткая очередь из КПВТ, я очнулся от дремоты и фантазий, вернувшись в реальность. Вот черт, какому-то дураку делать нечего, весь кайф обломал.

С трудом приподнявшись я спросил:

— Кто едет?

— Я еду, — ответил Хасан.

— А сколько время?

— Одиннадцать.

— Юра, хорош орать, спать мешаешь, — пробубнил сонным голосом Туркмен.

Я перелез через спящих пацанов, и запрыгнул в командирское сидение.

— Горы проехали?

— Да, час назад.

— Давно едешь?

— Не, час где-то. Как только горы проехали я сел, а Туркмен спать завалился.

— Не устал? А то давай я поеду.

— Нет, нормально, сиди отдыхай.

Я одел шлемофон, общий эфир молчал, я погулял по волнам и выловил голос Америки, они вещали на каком-то азиатском я зыке, я снял шлемофон и протянул Хасану:

— На переведи, что там болтают.

Хасан надел его, через пару минут снял и бросил мне на колени:

— На узбекском трещат, ничего интересного. Рассказывают, про обстрел наливников где-то за Гератом.

— Знаешь левую волну, на которой пацаны сидят?

Хасан снова надел шлемофон и покрутил настройку.

— Ну, че там? Дай послушаю, — снял с него шлемофон, и напялил его на себя.

В эфире шел диалог между танкистами и второй ротой.

— Фазан, заганы чарса на 411-й, у нас вашэ галяк, — донеслось с эфира.

— Кто это?

— Качи-вачи.

(Качи-вачи — это водила на 411-м БТРе, по нации он грузин, прослужил полтора года и был «дед».)

— О, салам Качи-вачи. Где вы находитесь?

— Васмой от комбата.

— О, далеко. Когда колонна станет, зашлите кого-нибудь.

— Нэштяк, сдэлаем.

— Качи-вачи, ответь 472-му. Это Юра, — подключился я к разговору.

— О, Юра, салам.

— У нас возьмите, мы третьи от комбата.

— О, спасыбо Юра, канэчно к вам блыже, я чижа заганю.

— Ну, бывай.

— Чего грузин хочет? — спросил Хасан, когда я снял шлемофон.

— Чарса просит. Он с Фазаном договаривался, но танкисты же впереди колонны идут, к ним пока доковыляешь, а мы через пять БТРов от них.

— Да пусть заходят, жалко что ли.

Сзади что-то стукнуло по БТРу, нас слегка качнуло, я аж вздрогнул.

— Кто сзади едет? — спросил я Хасана.

— Хохол, кто же еще. Опять уснул, мудила.

— Я завтра пришибу этого Хохла, — подал голос Туркмен из отсека.

— Как он до сих пор в пропасть не улетел, постоянно спит за рулем. Как только он едет, так обязательно долбанет кого-нибудь, или его долбанут сзади. Гранату ему кинуть в люк, что ли, — возмутился Хасан.

— Ему уже разведчики раз по башке надавали, когда он у БМПшки баки помял. Помнишь, Хасан?

— Да помню. А ему все равно похер. Надо Греку сказать, чтоб подрочил своего водилу.

— Ну ладно, Хасан, раз ты мне руль не даешь, пошел я спать.

— Да посиди, косяк сейчас забьем. Скучно ведь одному.

— Ну ладно, давай чарс.

Я взял чарс у Хасана, забил косяк и мы курнули.

Колонна остановилась минут через двадцать, и к нам в люк запрыгнул ротный.

— Сейчас прокатимся вдоль иранской границы, выступим в роли разведки. Я поеду с вами, у моего БТРа левый движок накрылся, на одном тащится. Говорил же этому мудаку Петрухе, проверь движки, проверь движки, еще с прошлого рейда левый барахлил. А ему раздолбаю похер, теперь пусть еб-тся, пока не сделает.

По люку кто-то постучал, я выглянул и увидал чижа с 411-й машины.

— Меня Качи-вачи послал.

— Знаю, — ответил я, и крикнул:

— Хасан! Иди сюда.

Хасан вылез на броню, увидел чижа и, вытащив пластинку чарса величиной со спичечный коробок, протянул ему. Наверху было сыро и прохладно. Луна горела наполовину, и было не так уж темно, метров за пятьдесят можно было разглядеть контур человека.

— Ну все, вали отсюда, наш ротный здесь, — сказал Хасан этому чижу, и залез обратно.

Я тоже запрыгнул в БТР, ротный сел в командирское сидение, и обратился к Хасану:

— Так, Гараев. Ты поедешь?

— Да — я, Туркмен пусть поспит немного.

— Я, наверно, тоже сейчас завалюсь, вторую ночь толком не сплю. Бережной, иди сюда.

— Да, я здесь, командир.

— Слушайте меня, вот карта.

Ротный развернул альбомный лист, на котором были нанесены карандашом условные обозначения местности, на которой мы находились, эту так называемую карту, скорее всего, начертили пять минут назад. Потом ротный продолжил:

— Мы сейчас находимся вот здесь, — он ткнул пальцем в полосу нарисованную карандашом, — Это дорога, колонна движется сюда, к этим горам, часам к трем утра они должны быть здесь. Вот иранская граница, мы же прошвырнемся вот тут, — ротный провел пальцем вдоль границы.

— А кто еще поедет? — спросил я ротного.

— Три БТРа с нашей роты.

— Три машины? — удивился Хасан.

— Да, три машины. А ты хотел всю колонну с собой захватить, да? — ответил ротный.

— А задача то какая? — опять спросил Хасан.

— Задача, вот здесь соединиться с колонной, вернее нам надо вперед колоны сюда попасть, и уже ждать их здесь, а остальное вас не касается. Едем по-боевому, на броню не вылезать, фары не включать, огонь не открывать. Едем тихо, если что, сразу сваливать, в бой не вступать ни в коем случае. Понятно?