«Когда-нибудь вы все поймете, что представляете собой полное ничтожество!» — говорила школьный завуч Елена Эдуардовна, женщина с подлинно рубенсовскими формами и куриными мозгами. Когда Савелий был в девятом классе, Елену Эдуардовну взяли на работу на верх, то ли в департамент образования, то ли еще куда, и вместо нее завучем стала флегматичная математичка Анна Анатольевна, которая никогда не ругалась, только брови хмурила и качала головой. Школа вздохнула с облегчением.

Дом встретил Савелия тишиной. Судя по тому, что сверху не доносилось ни малейшего шороха, веселые сестрички умотали куда-нибудь, где можно без проблем веселиться на всю катушку. Отрываться как только душе угодно — по-питерски, по-московски, по-сыктывкарски, по-японски, по-английски… Да хоть по-новозеландски, лишь бы дома не безобразничали, спать не мешали.

«Унылый ты человек, Савелий, настоящий обыватель. Никакого веселья и полета, лишь бы спать вовремя лечь!»

«Знаю я — этого в наркологии», — ответил сам себе Савелий.

Наркология, в сущности, та же самая психиатрия. Даже специальность называется официально не «нарколог», а «психиатр-нарколог».

Если преступление совершается против незнакомых или не входящих в обычный круг общения людей и мотивы его не объясняются классическим ищи кому выгодно, не укладываясь в жесткие рамки корысти и ненависти, то поймать преступника очень нелегко. Потому что его трудно вычислить.

Найти маньяка можно только одним путем встать на его место, начать думать так, как он думает, и предсказать, где он совершит очередное преступление.

— Это же элементарно, Ватсон!

— Да, только вы, дорогой Холмс, маньяков не ловили…

«Написать, что ли, фанфик про Шерлока Холмса и Останкинского… нет, к черту Останкино… про Шерлока Холмса и Ист-Эндского душителя?», — лениво подумал Савелий, захлопывая второй том сочинений Конан Дойля.

В детстве Савелий страстно мечтал об этом восьмитомном собрании сочинений. Оно было редким и ценным, на сторону давалось почитать неохотно. У одноклассника Гоши Мугунова, точнее, у его бабушки Медеи Константиновны (Гоша был наполовину грек) Конан Дойль имелся и даже выдавался «мальчикам из приличных семей», к которым относили и Савелия.

— Грязными руками не хватать, за едой не читать, в туалет не таскать! — строго предупреждала Медея Константиновна, давая очередной том в папиросной бумаге, в которую она обертывала выдаваемые книги лично, чтобы те не теряли вида. И взгляд ее больших карих глаз всякий раз был так строг и пронзителен, что, казалось, и душу бессмертную готова взять в залог за книгу Медея Константиновна.

В канун двухтысячного года мечта сбылась — словно судьба решила сделать Савелию долгожданный подарок. После вечеринки по поводу наступающего Нового года он самоотверженно поехал провожать самую некрасивую из одногруппниц Аньку Холодову, которая жила у черта на куличках, где-то на пересечении Ярославского шоссе и Кольцевой дороги, еще и далеко от остановки.

— У нас такой хулиганский район, — волновалась Анька, — если не ограбят, то наверняка изнасилуют, а папа сегодня на дежурстве…

Отец у Аньки был урологом и часто дежурил.

Савелий галантно проводил свою боязливую даму (та еще мандражистка была Анька) не до подъезда, а до самого лифта. От предложенного чая вежливо, но твердо отказался, потому что уже перевалило за полночь. Если остаться на чай, то придется оставаться на ночь, что вряд ли удобно и уместно.

Когда он шел обратно, увидел возле почтовых ящиков аккуратные стопки с книгами, явно выложенные кем-то из жильцов. Выбрасывать рука не поднимается, а дома мешают, остается один выход — оставить на проходном месте, пусть люди разбирают.

В одной из стопок сверху лежали тома Конан Дойля, все восемь, в отличном, можно сказать, в нечитанном состоянии. Не веря своему счастью, Савелий взял книги и так и шел с ними в руках до ночного магазина, в котором разжился большим пакетом. Добрые дела вознаграждаются, иногда очень поздно, но награда находит героя.

Вернув Конан Дойля на его место в книжном шкафу, Савелий взял с соседней полки синий том стихов поэта Апухтина и вернулся с ним в кресло. Для настройки на одну волну с маньяком нужен был какой-нибудь толчок:

Садитесь, я вам рад. Откиньте всякий страх

И можете держать себя свободно,

Я разрешаю вам. Вы знаете, на днях

Я королем был избран всенародно,

Но это все равно. Смущают мысль мою

Все эти почести, приветствия, поклоны…

Я день и ночь пишу законы

Для счастья подданных и очень устаю.

Как вам моя понравилась столица?

Вы из далеких стран? А впрочем, ваши лица

Напоминают мне знакомые черты,

Как будто я встречал, имен еще не зная,

Вас где-то, там, давно…

Это стихотворение любил декламировать во время лекций профессор Шаров. Декламировал по-мхатовски выразительно, малость даже пафосно, прямо хоть на сцену:

Ах, Маша, это ты?

О, милая моя, родная, дорогая!

Ну, обними меня, как счастлив я, как рад!

И Коля… здравствуй, милый брат!

Вы не поверите, как хорошо мне с вами,

Как мне легко теперь! Но что с тобой, Мари?

Как ты осунулась… страдаешь все глазами?

Садись ко мне поближе, говори…

Савелий отложил раскрытую книгу и прикрыл глаза. На ум сразу же пришла история иркутского монстра Кулика. Приличный, на первый взгляд, человек, хорошая семья: папа — ученый, мама — педагог, кажется, даже директор школы. Кулик работал линейным врачом на «Скорой», был женат, имел детей. По свидетельству очевидцев, с детства был эгоистом, любил мучить животных… А потом стал врачом с такими-то наклонностями, воистину, неисповедимы пути Господни.

Схема у Кулика была простой. Навестил на дому кого-то из пациенток (выбирал пожилых, чтобы не сильно сопротивлялись, и одиноких, чтобы никто не помешал), вколол под видом необходимого пациентке лекарства аминазин, чтобы та отключилась, насиловал, а потом убивал — душил или зарезал. Кулика можно назвать серийным убийцей широкого спектра действия, среди его жертв были и девочки, и мальчики, и пожилые женщины. И никто Кулика не вычислил. Только бдительность помогла: маньяк повел маленького мальчика на стройплощадку, кому-то это показалось подозрительным, на месте преступления и поймали.

Немного похоже на Останкинского Душителя — и там, и здесь просматривается связь медик-пациент. Бывший сотрудник поликлиники посещает своих бывших пациенток? Он такой великий диагност и корифей, что, едва заболев, его зовут домой? Поработал в одной поликлинике, потом перешел в другую, а когда уволился, то по старой памяти навещал тех, кого наметил в жертвы? А простой ведь расклад, и есть вероятность, что никто об этом не подумал. Ищут среди работающих, а уволившихся и в расчет не берут. Надо бы у Виталика узнать…