ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. При чем тут ты – журналист?

РОСЛЯКОВ. Ох, Оля! Я все хочу посторонними словами объяснить тебе одну простую, как яблоко, штуку… Не хочу я вспять, не хочу. Я так устроен… Тогда я видел и слышал только тебя… А сейчас я думаю, что сюда вот-вот войдет Инна. Я не хочу этого.

Инна за шторой прислоняется к двери.

ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Все? Поняла. Не тупая. Где же она со своим коньяком? Я хочу выпить за поражение.

ГРОМОВ. Оля, зачем ты так?

РОСЛЯКОВ. Пусть выговорится.

ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Зачем меня слушать, неудачницу-бабу? Ну, ничего. Я придумаю траурный фасон, я наряжу в него тысячи дур-модниц, и каждый город по дорогой цене будет носить черные закрытые платья имени Ольги Громовой. Хотите, я нарисую вам этот фасон сейчас? Я его вижу… Жуткое платье… (голосом сопроводителя показа моделей), с которым будет прекрасно контрастировать пудра белого оттенка и сильная подцветка век… Тонкий черный чулок прекрасно дополнит комплект. Здорово я отомщу человечеству?

РОСЛЯКОВ. Не наговаривай на себя. Не надо. Ты ведь все делала верно. И никакая ты не неудачница. Брось… Ведь сама знаешь, что это не про тебя. Ты – Ольга Громова. Набирается крупно. Ты выше всех нас ростом. Ты этого хотела. И ты этого добилась… (Тихо.) Ничего, ребята, даром не дается… Мы за все платим валютой, обеспеченной кровью… А что само приходит – тому цена грош… А так чтоб два горошка на одну ложку – так ведь тоже не бывает? Разве что у самих счастливчиков. Но они таятся. Боятся сглазу. Плюют через плечо. Я их понимаю…

ГРОМОВ (Ольге Константиновне). А я ведь хотел ближайшим самолетом домой.

ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА (встряхнувшись). Я так и думала. Но ты ведь ушел без плаща, а в Москве сейчас дождь, я привезла тебе болонью. И туфли на пористой. (Рослякову.) Видишь, как все прекрасно, мы уйдем, и твоя Инна ничего и не узнает… Берегите любимых женщин.

РОСЛЯКОВ. Это правда, Оля.

ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА (Рослякову). Не верю. Ты сыграл в благородство. Ты ее пожалел! Ты испугался! Или все-таки – ну меня к бесу?

ГРОМОВ. Оля! Не надо…

ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Да, конечно… Тебе с работы принесли торт… Любящий местком. До свидания, Виталий. Ну меня к бесу? Ну меня к бесу…

ГРОМОВ. Нелепо мы выглядели, да, старик? Нелепо, очень нелепо… Ну, будь!

Уходят, не заметив прижавшуюся к дверям Инну. Росляков один смотрит в окно. Входит Инна, смотрит на него.

ИННА ПАВЛОВНА. Ты чего смотришь?

РОСЛЯКОВ (обрадованно). Слава Богу. Я ведь знаю, тут ходьбы пять минут… Ты Алексея не встретила? Он решил лететь домой…

ИННА ПАВЛОВНА. Нет… Разминулись… Жаль… Армянского не было… Молдавский.

РОСЛЯКОВ. Давай, мать, выпьем?

ИННА ПАВЛОВНА. Ну, давай. За что?

РОСЛЯКОВ. Обязательно за что-то? Просто охота.

ИННА ПАВЛОВНА. Ну, если охота…

Разливают.

РОСЛЯКОВ. Я забыл, ты какое себе сейчас шьешь платье?

ИННА ПАВЛОВНА (улыбаясь). Черное. С блестками.

РОСЛЯКОВ. Выбрось его к чертовой матери.

ИННА ПАВЛОВНА. С чего вдруг? Материал импортный. Дорогой.

РОСЛЯКОВ. Потому что я тебя люблю и хочу, чтоб ты до самой старости всегда носила только светлые, яркие платья. Это теперь мое хобби. Хобби надо уважать.

ИННА ПАВЛОВНА (насмешливо). С ним будет хорошо контрастировать белая пудра и синие веки. Так, что ли?

РОСЛЯКОВ (внимательно смотрит на нее). Бросьте, мадам, хулиганить. Не то я изрежу платье ножницами. Русскими. Обыкновенными. На лапшу. А синие веки – это вообще синяя тоска… В отличие от зеленой. (Крепко прижимает ее к себе.) А все мажутся. Ну что делать со стадным инстинктом, мать, что? Есть от него спасение или нет?

ИННА ПАВЛОВНА. Значит, в Москве дождь? Надо собирать Маруське осенние вещи… Или пошлем деньги, пусть купит себе что-нибудь стильное?

РОСЛЯКОВ. А мы позвоним – и спросим. И полная ясность. Голова я? Скажи, голова?

ИННА ПАВЛОВНА. И два уха… Голова ты и два уха, Росляков. Заказывай-ка дочь…

Конец

НИНА КУЛИКОВА, молодая женщина, кандидат наук (от 27 до 32 лет)

ВАЛЕНТИН ПОЛОНСКИЙ, врач, ее жених, около 30 лет

ИВАН ПЕТРОВИЧ, ОЛЬГА СЕРГЕЕВНА, его родители

ДМИТРИЙ КУЗЬМИН, молодой ученый, около 30 лет

НАТАША, его свояченица, ученица 10-го класса

МАРИЯ МИТРОФАНОВНА, учительница

АРТЕМ, одноклассник Наташи

МОЛОДАЯ СОСЕДКА Кузьмина

ПОЖИЛАЯ СОСЕДКА Кузьмина

КРАСИВЫЙ МУЖЧИНА в замшевой куртке

Квартира Полонских. Валентин в мокром плаще сидит в кресле. Ольга Сергеевна стоит, закрыв лицо руками. Иван Петрович кричит из соседней комнаты.

ИВАН ПЕТРОВИЧ. Я валокордин накапал в компот. Ничего?

ОЛЬГА СЕРГЕЕВНА. О Господи! Какая разница?

ИВАН ПЕТРОВИЧ (входит). Ни в чем разницы не видим… А может, в компоте есть вредный ингредиент… Слива, например.

ОЛЬГА СЕРГЕЕВНА (плача). Ваня! Какая слива?

ИВАН ПЕТРОВИЧ. Вредный ингредиент вступает в химическую реакцию – и кранты. (Пьет.)

ОЛЬГА СЕРГЕЕВНА. Валечка не виноват. Это сестрам надо было смотреть… Ты вот пойди, куда надо, как ветеран, как член партии с Днепрогэса, и скажи, что сестрам надо было смотреть…

ВАЛЕНТИН (вяло). Куда ты его посылаешь?

ОЛЬГА СЕРГЕЕВНА (хныча). Сыночек! И в райком надо сходить, и в райздрав. Что же тебя теперь, в тюрьму?

ИВАН ПЕТРОВИЧ. Ну тебя, мать! В тюрьму, в тюрьму… Разберутся… Если б всех врачей, у кого больные помирают, сажали, у нас бы вся медицина сидела… как миленькая. С академиками во главе.

ВАЛЕНТИН (равнодушно). Ценное наблюдение.

ОЛЬГА СЕРГЕЕВНА. Значит, в тюрьму?

ВАЛЕНТИН. О господи! Задолдонила!

ОЛЬГА СЕРГЕЕВНА (мужу). Ваня! Сходи в райком! Они могут помочь! Ты сколько для них сделал? Помнишь, стенд сам оббивал красным. И сатин за наш счет…

ВАЛЕНТИН. Мать! Ты что? При чем тут сатин? Идиотизм какой!

ОЛЬГА СЕРГЕЕВНА (плачет). Сыночек! Я не переживу, если тебя посадят…

ВАЛЕНТИН. Никто меня не сажает. Что за чушь! Все мои предписания, назначения правильны.